По-английски Эрленд говорил отвратительно, поэтому задача найти американку досталась Сигурду Оли. Тот не оплошал, связался с ее мужем — увы, уже вдовцом. Подруга Кольбрун умерла пятнадцать лет назад от рака, похоронена в Америке.
В Стюккисхольм Эрленд позвонил сам, разговор — со второй попытки, сразу Эрленд вторую подругу не застал, она работала медсестрой и была на смене в больнице — получился вполне дружелюбный.
Женщина вежливо выслушала Эрленда и с сожалением сказала, что ничем не может помочь. Она и тогда не смогла помочь полиции.
— Понимаете, Хольберга убили, — сказал Эрленд, — и мы думаем, что тут есть связь с тем инцидентом.
— Да, знаю, видела в новостях.
Женщину звали Агнес, Эрленд попытался по голосу представить себе, как она выглядит. Сначала нарисовал себе крепкую, цепкую женщину лет шестидесяти, несколько располневшую — слышно одышку. Затем понял, что это не одышка, а кашель курильщика, — и нарисовал другой портрет, тощую старуху с желтой, морщинистой кожей. О да, еще как кашляет, такой звук, словно деревянной подошвой трут о камень песок.
— Вы помните тот вечер в Кевлавике? — спросил Эрленд.
— Я ушла домой раньше их, — ответила Агнес.
— С вами были трое мужчин.
— За мной увязался один из них, назвался Гретаром. Я вашим коллегам уже говорила, еще тогда. Мне не очень приятно об этом вспоминать.
— В моих бумагах этой информации нет, — сказал Эрленд, пролистав наскоро отчеты.
— Меня спросили еще тогда, с кем я ушла с вечеринки, я сразу все и рассказала. — Она снова закашлялась. — Извините, так и не смогла бросить курить. Чертовы сигареты. Тряпка он был, этот Гретар. Никогда больше его не видела.
— Откуда вы знали Кольбрун?
— Мы вместе работали. Еще до того, как я пошла в медсестры. Мы работали в одном магазине в Кевлавике, он с тех пор закрылся. Мы вообще-то вместе никогда никуда не ходили до того. Ну а уж после…
— Вы поверили Кольбрун, когда она сказала, что ее изнасиловали?
— Я понятия ни о чем не имела, пока ко мне не постучалась полиция и стала расспрашивать про ту ночь. Но я представить себе не могу, чтобы Кольбрун солгала по такому жуткому поводу. Она вообще была очень честная и открытая. Все делала, как полагается, честняга до мозга костей. Правда, слабохарактерная, я бы сказала, хрупкая, болезненная. Нехорошо так говорить, но была она не из тех, с кем хорошо веселиться в компании, понимаете, о чем я? Да и вообще у нее в жизни мало что происходило.
Агнес замолчала, Эрленд решил подождать, пусть продолжит сама.
— В общем, она не любила никуда ходить, и мы с Хельгой еле смогли ее уговорить в тот раз пойти на танцы. Хельга потом уехала в Америку. Она умерла много лет назад, вы, наверное, это уже знаете. Ну, в общем, Кольбрун была такая замкнутая и одинокая, я хотела что-нибудь для нее сделать. Она согласилась пойти на танцы, потом вернулась с нами к Хельге, а потом сказала, что собирается пойти домой одна. Я сама ушла раньше, так что не знаю, что там было. А в понедельник она не появилась на работе, я ей, помню, позвонила, но никто не взял трубку. А через несколько дней ко мне пришли из полиции и стали расспрашивать про Кольбрун. Я не знала, что и думать. Я в поведении Хольберга ничего такого ненормального не заметила. Если мне память не изменяет, он вел себя как настоящий кавалер, дамский угодник. Я очень удивилась, когда полиция сказала мне, что его обвиняют в изнасиловании.
— Да, он умел произвести хорошее впечатление, — сказал Эрленд. — Вы верно подметили, дамский угодник, так про него и другие говорили.
— Помню, он зашел к нам в магазин однажды.
— Хольберг?
— Да-да, Хольберг. Я думаю, он потому к нам на танцах и подошел в тот вечер. Сказал, что он бухгалтер, работает в Рейкьявике, но это он соврал, правда?
— Да, они все втроем работали на портовую службу. А что это был за магазин у вас?
— Дамская одежда, а также белье.
— Значит, он у вас был?
— Да, как раз за день до того. В пятницу. Я давала показания тогда, поэтому хорошо все помню. Он искал что-то для жены, так он сказал. Я его обслужила, поэтому, наверное, когда он увидел нас на танцах, подошел и вел себя так, будто мы уже знакомы.
— Вы общались с Кольбрун после случившегося? Говорили с ней об этом?
— Она больше не вернулась в магазин, и, повторяю, я понятия не имела, в чем дело, пока ко мне не пришла полиция. Я ее не очень хорошо знала. Звонила ей пару раз, когда она не появлялась на работе, как-то раз была у нее, но мы не были близки, я старалась не лезть в ее жизнь. Она вообще была такая, отстраненная, что ли. А потом к нам пришла ее сестра и сказала, что Кольбрун увольняется. А потом, я слышала, она умерла, несколько лет спустя. Но когда я узнала об этом, уже жила тут, в Стюккисхольме. Покончила с собой, кажется.