— Это мне известно. Что могли бы сказать по поводу его показаний?
— Они не соответствуют действительности. Так, он указал, что дважды видел, как я и Илья ссоримся. Однажды он действительно был свидетелем того, как я предъявлял претензии убитому по поводу нарушения срока поставки. Именно в этот день я и помог Костину деньгами. Но ссоры либо конфликта между мной и Костомаровым не было. Кроме того, в тот день я видел Костина в первый раз, в день нашего знакомства с ним. Почему он указывает на то, что сталкивался со мной в квартире Костомарова более 10 раз, я не знаю. Я уверен, что его слова о том, что в квартиру к себе Костомаров практически никого не пускал, просто бред. Илья был заинтересован в увеличении объём продаж, ему были нужны клиенты и их деньги. Я точно не был единственным покупателем, сделки с которым он совершал в своей квартире.
— Почему же Костин солгал? У него были для этого причины?
— Почему солгал? — переспросил Фёдоров, пожав плечами, и тут же ответил. — Не знаю. Конфликтов между нами не было. Деньги, которые я заплатил за него Костомарову, я с него не требовал. Да и что там было требовать, сумма-то была мизерной.
— Ладно. Пока с этим закончим. А что вы можете сказать о кортике, обнаруженном на месте происшествия?
— Ничего. — Фёдоров на секунду замешкался. — Я его никогда не видел. И вообще ничего подобного не видел. Когда я знакомился с делом, видел фотографии кортика, у меня сложилось впечатление, что это какое-то антикварное оружие. У Костомарова я его точно не видел.
— Как вы относитесь к показаниям Селемякиной И.С.? Откуда она могла вас видеть? И, главное, когда?
— Бедная пожилая женщина. Я уверен, что ни разу не видел её. Она, конечно, могла меня видеть, когда я приходил к Костомарову. Но её поведение в суде говорит о том, что она сама не знает, что она видела и видела ли вообще.
— Что можете пояснить по поводу ваших отпечатков пальцев на месте происшествия?
— Они могли и должны были быть там обнаружены. Я бывал у Костомарова, он же не отличался страстью к чистоте и порядку. — ответил Степан и с улыбкой продолжил. — Насколько я знаю, время, когда оставлены отпечатки пальцев оставлены, установить невозможно.
— Невозможно. — согласился я. — Может у вас есть какие-либо мысли по поводу произошедшего? Идеи? Предложения?
— Мыслей нет. Есть предложение — перейти на «ты».
— Принимается. В таком случае что ты думаешь обо всём случившемся? Тебя подставили? Если да, то кто?
— Подставлять меня было некому. Конкурентам это не интересно, так как бразды правления всем имуществом и капиталом держит в своих руках мать. Это меня устраивает. Врагов в России я ещё не нажил. У меня сложилось впечатление, что произошедшее — роковое стечение обстоятельств.
— Очень неудачное стечение обстоятельств, как мне кажется.
— Очень неудачное. — согласился Фёдоров, улыбнувшись. — Ещё вопросы?
— Пока нет. Мне необходимо всё обдумать, взвесить и проанализировать. Тебе же я рекомендую дать ответ по поводу своего алиби. Ты сам понимаешь, что это важно.
— Понимаю. Но решения не поменяю.
— Это твоё право. В таком случае ознакомься с соглашением и, если тебя всё устраивает, подписывай. — я протянул ему практически стандартный бланк договора, слегка доработанный мной в связи с не обычными условиями нынешнего дела и после того, как Фёдоров его прочитал и подписал, продолжил. — Ладно, определимся. Счастливо.
— Всего доброго.
Когда я вышел из СИЗО, был уже полдень. Сегодня ноябрь подарил пасмурный, но сухой день. Настроение у меня было аналогичным. С одной стороны, мне понравился Фёдоров-младший: спокойный, уравновешенный, хладнокровный, умный, образованный. С другой — он слишком самоуверен и глуп. Глуп, потому что верит в правосудие и справедливость, верит в то, что лозунги о презумпции виновности действительно работают, верит, что его судьба кому-то, кроме нас, интересна. Больше всего меня заинтересовало то, что в нашем разговоре он дважды назвал свою мачеху матерью. В его устах это прозвучало естественно и как само собой разумеющееся. В жизни не часто такое встретишь. Поэтому я направился в кафе, чтобы перекусить, а затем направился на встречу с мачехой Степана. Или всё-таки матерью?
7
Фёдорова Кристина Алексеевна проживала в небольшом двухэтажном особняке из красного кирпича в одном из самых престижных районов города на Набережной. С конца 90-х годов ХХ века здесь строились и облагораживали территории наиболее обеспеченные лица: бизнесмены, чиновники и преступники. Ко всем ним следовало добавить «крупные». К концу второго десятилетия ХХI века их число проредила жизнь: кого убили, кого посадили, кто успел избежать первых двух вариантов и скрылся за границей. Особняк, который Фёдорова приобрела по приезде в Россию, ранее принадлежал заместителю мэра города. Четыре года назад государство за многочисленные преступления обеспечило его жильём на ближайшие 12 лет, дом же конфисковали и продали. Ничего особенного он не представлял: типовой проект, с претензией на красивую архитектуру. Главным, как я понял, при его строительстве была функциональность помещений. Особняк располагался на огромном земельном участке, огороженным металлическим фигурным забором. На территорию можно было попасть только через единственные ворота, где располагался пост охраны. Сада, как такового на участке не было, имелись многочисленные в разнообразном порядке разбросанные хвойные и лиственные деревья. По сути, это был разросшийся парк, лишь несколько облагороженный в местах, где были проложены дорожки. Из-за этого часть дома была скрыта от глаз.