— Да и взявши цеп, сразу молотить не будешь, — заметил Бирка.
— Савка, по-моему, правильно делает, что не спешит, — продолжал рассуждать Бруй. — Тут, братцы, надо суметь подойти. Лучше помешкать, но сделать все гладко и аккуратно. Труднее всего первые шаги… Подождем немного.
Василя убеждали доводы приятелей, и он на некоторое время успокаивался, но все же тревога где-то таилась в глубине души, и, когда войт оставался один, она снова давала о себе знать.
Хотя у Василя были такие закадычные друзья, как Бруй и Бирка, и он пользовался также расположением своего начальника пана Крулевского, тем не менее его порой тяготило одиночество. Это ощущение стало еще более тягостным с того времени, как началась его размолвка с женой.
Приближение весны, разговоры о предстоящих грозных событиях и та настороженность, которую он замечал на лицах всех людей, — все это угнетало и выводило Василя из равновесия. Он уже готов был изменить свое отношение к Авгине, помириться с ней. И только ждал удобного случая, чтобы сделать это дипломатично, не унижая перед ней своего достоинства. Но вскоре произошло событие, еще более углубившее межу, которая легла между ними.
Как-то в сумерки шел Василь по улице. С той поры как Талаш убежал в лес, Василь не мог спокойно проходить мимо хаты деда. Она словно насмехалась над незадачливым войтом и его напрасными усилиями поймать опасного партизана. Разговоры и слухи о деде Талаше сеяли тревогу в сердце Василя. Кроме того, ему было крайне неприятно, что, несмотря на все свои старания, обнаружить заговорщиков не удалось и тем самым он уронил свой авторитет. Надежда на Савку Мильгуна тоже таяла — тот упорно не подавал признаков жизни.
Василь притаился в укромном уголке и в раздумье глядел на хату деда. Вдруг ему пришла в голову мысль: не лучше ли здесь просто устроить засаду? Посоветоваться, что ли, с паном Крулевским? Нет, надо еще подождать: а может, появится Савка с хорошими новостями? И вдруг увидел Василь: из двора деда Талаша вышла женщина. Она настороженно оглянулась по сторонам и быстро направилась к центру села, но пошла не улицей, а огородами и задворками. Было уже темно, и разглядеть лицо женщины ему не удалось. Василя заинтересовало, кто же эта таинственная посетительница Талаша, и он покинул свою засаду, не выпуская из глаз незнакомку. Прячась в сумраке около домов; он пошел вслед за женщиной, но, дойдя до середины села, внезапно упустил ее из виду. Как гончая, сбившаяся с заячьего следа, Василь бросился ее разыскивать. Он выбежал на улицу в тот момент, когда фигура незнакомки мелькнула в воротах его собственного двора. И только тогда он узнал Авгиню. От удивления и внезапно нахлынувшей тревоги Василь остановился как вкопанный: зачем Авгиня туда ходила? Что ей там нужно было? В доме его заклятого врага?!
Василь окончательно растерялся. Бешеная злоба заклокотала в его груди. Он порывисто бросился во двор, чтобы не дать опомниться коварной изменнице и захватить ее врасплох. Разъяренный, со стиснутыми зубами и гневно сдвинутыми бровями, переступил он порог своего дома.
У Авгини были зоркие глаза: она заметила Василя, когда он шел за ней следом, и сразу сообразила, что попалась и предстоит крупная ссора, а может быть, и нечто худшее. Выкрутиться невозможно. Оправдываться? Но в чем? Она просто-напросто ходила к бабке Насте, та же для нее прядет кудель. И разве она не имеет права ходить, куда ей захочется? Какое ей дело до того, что Василь враждует с дедом? Но какой-то внутренний голос ей возражал: он твой муж, а с мужем ты должна быть заодно. Однако голос этот звучал очень слабо, и она почти не слушала его. И Авгиня спокойно, как человек, подготовившийся к неминуемой беде, думала только: откуда и с какой силой обрушится на нее удар судьбы?
— Ты где была? — делая упор на слове «где», спросил Василь, и его зеленоватые глаза, полные Враждебной подозрительности, уставились на Авгиню. Та сначала избегала глядеть на мужа, но, услышав угрозу в его вопросе, устремила на него холодный и враждебный взор.
— А что тебе до того, где я была? И что ты глядишь на меня зверем?.. Не боюсь я тебя! — Последние слова она произнесла в повышенном тоне.
— Говори, где была, гадюка! — закричал во все горло Василь и вплотную подошел к Авгине.
Его крик разнесся по всем уголкам дома и сильно испугал детей. Как осина, затряслась Алеся. С глухим стоном, побелев как полотно, бросилась она к Авгине, крепко обняла ее, загораживая своим худым тельцем мать от отцовской ярости. Петрок и Гришка онемели от страха, притаились у печки и глядели на отца испуганными глазами. Даже дед Куприян присел на полатях и поднял на Василя свои мутные, старческие глаза.