На первой же остановке вышел и с какой-то необъяснимой грустью долго смотрел вслед поезду. Вздохнул, побрел, ссутулившись, расслабленно переставляя ноги, вдоль пустынной платформы. Куда идти, что делать? Глухая ночь, уныло шелестит дождь.
Страх и отчаяние нахлынули на Ромку, он чуть было не расплакался от жалости к самому себе. Впервые в жизни остро почувствовал, что такое одиночество.
Неподалеку приветливо мерцали огни селения. На душе стало еще более тоскливо. Вот, рукой подать, люди сидят в тепле, смотрят телевизор, а он, словно обложенный волк, всех боится и всех ненавидит.
«Скулить нечего, еще не все потеряно, – успокоил он себя. – Сейчас главное – дознаться, что с этим дураком. Вернусь в город, из автомата звякну кому-нибудь из хлопцев. Пускай пронюхают, что и как. Если завалили Сеньку, мать должна знать. Допустим, жив остался – тоже ей известно…»
Разыскивая пристанище, Ромуальд наткнулся на недостроенный дом, грустно взирающий окрест слепыми проемами окон, и забрался внутрь. На жестких досках, укрывшись пиджаком и сжавшись в комок, долго не смыкал глаз, перебирая в памяти события дня.
Лишь когда робко забрезжил рассвет, он тревожно задремал.
Проснувшись, отчаянно захотел курить, но не было сигарет. Село Камышанка оказалось совсем рядом. У въезда – ларек. Молодая статная продавщица, позевывая, открывала замки. Хмурясь, неохотно буркнула, что товар начнет отпускать немного погодя.
Позднее Ромка очень жалел, что нелегкая понесла в село, но в ту минуту словно какой-то злой дух толкнул его в спину. Оглянулся вокруг. Никого. Угрожая растерявшейся девице финкой, скомкал в потной ладони лежавшие на прилавке рублевки, сунул в карман две пачки «Примы», коробок спичек…
Не успел отойти, как та, опомнившись, бросилась вдогонку с железной палкой в руке. Пришлось позорно бежать.
«Болван я, и уши холодные! – бичевал себя Ромка, пробираясь сквозь лесную чащобу. – В сберкассе пустышку потянули, и здесь едва не влип. На двенадцать рублей и сигареты польстился… А деваха, видать, не промах, наверняка заявит, что я у нее тысчонку уволок. Ей это на руку, на меня сейчас что угодно повесить можно… И на платформе рискованно нос показывать. Может, уже стерегут… Ну ничего, могло быть хуже. Перебьюсь до темноты, а там – на проходящий поезд, и приветик. Сигареты есть – жить можно. Выкручусь. Меня голыми руками не возьмешь, дудки!» – и погрозил кому-то невидимому кулаком.
…Сухоставский неторопливо встал с земли и, откинув упавшие на лоб волосы, потянулся, да так, что хрустнули суставы.
Ночевка на досках и блуждание по лесу оставили след на его костюме. Он всегда тщательно следил за своей внешностью и поэтому даже сейчас не удержался и стряхнул с себя прилипшие сухие травинки. Затем пригладил рукой вихры и осмотрелся с любопытством горожанина. Этот заросший ольшаником пригорок был отличным наблюдательным пунктом. Отсюда просматривался переезд со сторожевой будкой, полустанок, ведущие к нему дороги…
«Удобное местечко. Я все вижу, а меня – никто».
Привычным движением надорвал пачку «Примы» и замер. Спина вмиг похолодела. Сердце учащенно забилось. Не веря глазам, осторожно отклонил ветки ольшаника. Отклонил и глухо застонал, покусывая нижнюю губу. По лицу, покрытому редким пушком, пробежала судорога.
Огибая низкорослый ельник, к нему приближался милиционер с овчаркой.
5.
На засохшей грязи, в ложбине, поверх кабаньих следов знакомые отчетливые отпечатки широкой подошвы в мелких поперечных рубчиках.
Буян свернул к голому, унылому болоту. Оживляли его лишь рыжеватые кочки да худосочные, чахлые карликовые березки.
Земля хлюпала, пружинила под ногами, колыхалась, словно шел Васюта по натянутому полотну. В сапогах было уже полно воды, но выливать ее не имело смысло – болото тянулось еще далеко.
Старшина устал донельзя. Голова кружилась от запаха багульника, гниющих водорослей, болотных испарений.
Где-то слева крякнула дикая утка, и снова тишина.
Васюта, настороженно озираясь, придержал собаку. Кто знает, а вдруг грабитель затаился где-нибудь среди кочек и взял его на мушку? Хотя продавщица ларька заявила, что видела у него только нож, не мешает приготовиться к худшему. Может, есть и другое оружие?