После этой речи все смутились и замолчали, только Глушков пробормотал:
— Нужен свет, да мрак кругом. И ничего не сделаете…
Заверткин, как бы спохватившись, указал на выпивку и пригласил:
— Господа, заговорились, прошу вас…
— С удовольствием! — откликнулся Глушков. — Во рту сухо стало от полемики с Марией Васильевной.
Подошли к столу, выпили и начали закусывать. Глушков сказал:
— Я, с разрешения хозяина, ввиду большого антракта, повторил бы.
— Отлично, все выпьем, — отозвался Заверткин.
Глушков взял рюмку, отошел на середину комнаты, высоко поднял руку, державшую рюмку, и торжественно проговорил:
— За искоренение поджигателей!
— А я бы другой тост произнесла… — сказала Мария Васильевна.
— Выпьемте, господа, — провозгласил Заверткин, — за хорошее железо, за тех, кто его делает, и за всех присутствующих!
— У-р-р-а! — крикнул неистово Глушков.
— У-р-р-а! — подхватили все остальные и прокричали три раза.
— После тоста нужно еще выпить, — сказал Заверткин.
И снова все выпили.
Петров подошел к столу, где лежала гитара, взял ее, начал брать аккорды и, выверив строй, заиграл польку.
Голосов направился к Елизавете Ивановне, поклонился и пригласил ее на тур. Она встала рядом с ним и положила ему на плечо руку. Он деликатно обхватил ее талию. И они, легко и плавно, выделывая ногами па, закружились по комнате.
Все остальные, весело улыбаясь, наблюдали за ними.
Покружившись минут пять, танцующие остановились, Голосов проводил даму до стула и почтительно отошел.
— Это что! — задорно воскликнул Глушков. — Вот я попробую вспомнить старинку…
И вышел на середину комнаты.
— «Барыню!» — крикнул он Петрову. Гитара загудела веселый плясовой мотив.
Глушков сделал руки в бедра, повел плечами, топнул ногой и пустился в пляску. Сначала он засеменил на носках, мягко шурша о пол, затем прошелся как-то боком-боком, начал делать ногами чудовищные выверты, начал приседать и кружиться. Казалось, что это не человек, а огромный волчок, и, если бы не дробь, отбиваемая подборами по полу, можно было бы подумать, что он носится в воздухе, не касаясь пола. Плясал он долго и, наконец, весь раскрасневшийся, с выступившим на лице потом, сделав несколько приседаний, покружился и сразу в такт музыки остановился.
— Вот, молодец! Ай, молодец! — гудел Заверткин.
Все остальные тоже восторгались и громко выражали одобрение.
Глушков, ни на кого не обращая внимания, махнул рукой, повалился на диван, достал из кармана платок, начал отирать пот и, испустив тяжелый вздох, оказал:
— Стар стал. Не так выходит, как прежде бывало. Ушло время.
И долго комната наполнялась оживленным разговором и раскатами смеха.
VIII
В самый разгар веселья в гостиную вошла горничная с докладом:
— Барин, рабочие пришли.
— Какие рабочие? — спросил Заверткин.
— Дозорный, сторожа и еще один.
— Сейчас выйду.
Горничная ушла.
Заверткин оставался после доклада горничной среди веселящихся гостей еще с полчаса, а затем уже вышел в переднюю к рабочим.
Здесь, при его появлении, дозорный, высокий, с военной выправкой, с большой седой бородой, в желтом пальто, выступил вперед и вкрадчиво доложил:
— Барин, мы Швецова у дров взяли…
— Не у дров, а на дороге, — перебил его, тоже выступая вперед, невзрачный, с лохматой головой, бойкими карими глазами, длинной черной бородой, в синем с опояской армяке рабочий Швецов.
— Как? Швецова? — громко переспросил Заверткин.
— Так точно, — подтвердил дозорный. — Иду я после пожару и вижу — человек на камне сидит. Подхожу — Швецов. Ты, говорю, что делаешь? Ничего, говорит, сижу…
Заверткин круто повернулся и пошел в гостиную.
Здесь он сообщил, что дозорный привел поджигателя. И, довольный, ликующий, снова направился в переднюю.
Глушков стремительно выбежал за ним. Вслед за Глушковым повскакали с мест остальные и тоже пошли в переднюю.