Все они столпились у дверей и внимательно слушали допрос.
— Зачем ты был у дров? — резким тоном допрашивал Заверткин.
— Я, барин, с поля шел, — объяснял Швецов. — Лошадь в поле водил. Вот и узда.
При этих словах он судорожно вынул из-за опояски узду, демонстративно потряс ремнями перед собой и с жаром продолжал оправдываться:
— Вот видите! С поля шел. Сел отдохнуть около дороги, а ваш дозорный да сторожа подошли и взяли меня. У нас, говорят, пожар был. Ступай к управителю. А я и сном дело не знаю.
— Зачем у дров был?
— У дров не был. Напрасно это говорят. На камне около дороги сидел. Если бы знал, что у вас пожар был, так я далеко бы обошел, лишь бы в подозрение не попасть. Сам себе не враг.
— Вы где его взяли?
— У дров сидел.
— Не у дров, а около дороги. Дорога проходит мимо дров. Шел и присел отдохнуть. Чего зря говорить.
— Где вы его взяли?
Дозорный замялся, посмотрел на стоявших сзади него сторожей, упорно молчавших, и нерешительно ответил:
— Сидел.
— У дров сидел?
— Недалеко.
— Спички есть у него?
— Не обыскивали.
Швецов лихорадочно начал развязывать опояску и забормотал:
— Нет ни спичек, ни табаку, хоть обыщите.
Глушков подошел вплотную к Швецову и, грозя пальцем, сердито сказал:
— Ты, молодец, смотри, живо сподобишься в Сибирь!
— Что смотри-то?.. — с раздражением ответил Швецов. — Человек с поля шел, а ваши сторожа поймали и таскают по начальству. Ни в чем не виноват.
— Отведите его к уряднику, — распорядился Заверткин, обращаясь к дозорному.
— Барин, ночь на дворе, а вы человека мучаете! — взмолился Швецов.
— Урядник разберет. Проваливайте! — крикнул Заверткин.
— Вот наказание-то! — воскликнул Швецов.
— Что разговаривать, пойдем! — сказал дозорный.
Дозорный, сторожа и Швецов направились к выходу, а веселящаяся компания возвратилась в гостиную.
— Дело как будто раскрывается, — говорил Заверткин.
— Мы не ошиблись, — вторил Глушков. — Поджог был. Уж это наверно.
Мария Васильевна тоже внесла замечание:
— Вот вы, — сказала она Глушкову, — говорите, что я полемизирую с вами. Но я должна сказать вам, что вы голословны. У вас одно предположение, а улик — никаких. Удивляюсь, как можно ни с того, ни с сего взять человека и водить по начальству, допрашивать… Я бы протестовала самым энергичным образом.
— Не беспокойтесь, — возразил ей Заверткин, — следствие все выяснит… Я отправил его к уряднику, а тот разберется.
— Я сильно подозреваю, — сказал, смеясь, Глушков, — что Мария Васильевна состоит в рабочей партии…
Заверткин его перебил:
— Забудемте, господа, эту неприятную историю. Прошу выпить и закусить.
— Сейчас будет готов ужин, — заявила Елизавета Ивановна.
— Прошу, господа, прошу! — повторил Заверткин.
И снова все начали выпивать.
И веселье их больше ничем не омрачалось.
IX
Через несколько дней после первого посещения Голосовых Юношев вторично пришел к ним. На этот раз он избрал вечерний час. Но самого Голосова опять не застал дома и снова был принят Марией Васильевной.
С большим смущением в душе он переступал порог дома Голосовых, боясь, что Мария Васильевна обижена предложением уехать с ним от мужа, а Олимпиада Алексеевна, если ей удалось подслушать разговор, настроена совсем враждебно к нему.
Но дверь ему открыла прислуга. Олимпиада Алексеевна не показывалась, а Мария Васильевна встретила его чрезвычайно любезно, пригласила в гостиную и, усадив на диван, сама села против него в кресло, стоявшее у преддиванного стола.
Она в момент встречи с ним тоже чувствовала легкое смущение, навеянное воспоминанием о его признании и предложении.
Но после первых же слов взаимного приветствия гнетущее чувство мгновенно покинуло их обоих, и они снова вели беседу непринужденно и искренно.
— Дома ли Иван Ефимович? Я пришел для переговоров об устройстве спектакля. Мы условились с Иваном Ефимовичем.
— Он ждал вас сегодня. Говорил, что будем роли читать. Но его экстренно вызвали в больницу. Обожгло, говорят, рабочего Ковалева…
— Ковалева?.. Как жаль! Сознательный рабочий… И душа у него хорошая…
— Вот как.
— Он — литейщик, начитанный, умный, трезвый. Среди рабочих весьма популярен. Известен под кличкой «Выкладчик». Это значит сочинитель.
— Как сочинитель?
— Случится что-нибудь экстраординарное — он тотчас сложит стихи.
— Вот как.
— Был инженер Иллеро, гуманный, не штрафовал рабочих, и был земский начальник, народник, Акаро, оправдывавший на суде крестьян по протоколам за лесные порубки около пашен и покосов. Ковалев и сочинил стихи: