Это было хорошее дело. Библиотека. Анэка поблагодарила Хайдада, хотя сомневалась, что у нее будет время и желание что-то писать. Но как иногда люди все же ошибаются. Времени на «Альгонавте» было предостаточно для разных дел, в том числе и ведения дневника.
Ночью Анэка почти не спала. Ее мучили воспоминания различной степени тяжести. И то, что Захарию пришлось оставить в Магар-Доле, причем не самым хорошим способом, тоже мучило ее.
Захария была влюблена в Анэку, это стало ясно месяц назад, когда та пришла в ее обитель с цветами. Циана тогда усмехнулась и сказала что «это большая проблема, сестра». И она была права в том смысле, что с того самого дня Захария лезла во все их дела, не давала проходу никому и вторгалась с расспросами туда, куда не надобно. Но более всего печальнее, что она ничего не знала о том, кому же и зачем понадобился трехольтский меч, потому что тот кто ее якобы послал к Анэке, она того и не знала. Она только знала его имя – Берон. Он был иллином, красивым молодым человеком, у которого есть камни за пазухой. Но более ничего.
Фогг тогда все же изготовил похожий на трехольтский меч и они как и условились оставили его подле каморки Захарии. Но за месяц его так никто и не взял. А сама Захария утверждала, что вообще не причем. Циана подозревала, что девушка очень даже причем, но играет она мастерски, поэтому из нее не вытянешь ничего. Но брать ее с собой в бой опасно, она может неизвестно что выкинуть и испортить любую стратегию. И то верно, Захария не смотря на все, была очень хитра и несносна. Характер у нее был ужасный, капризный. Поэтому Анэка и Фогг решили перед отплытием, напоить Захарию вином, в которое подсыпали траву сна от Цианы. Последняя утверждала, что сон-трава погрузит девушку в сон дня на два, это как раз то время, когда «Альгонавт» будет уже не догнать на лодке.
- Нечего ей за нами хвостом плавать, – сказал Фогг. – Кто бы знал, что у нее на уме. Может она и вправду враг нам.
Фогг не единственный, кто думал так же. Наира, которая тоже поплыла с Анэкой, считала, что Захария не так проста. И если даже она не знает что замышлял Берон, она вполне могла передавать ему сведения как-то по-другому, нежели встречаясь с ним. Это могли быть записки или даже поверенные люди, через которых осуществлялась передача.
И тогда Анэка вспомнила про того болящего, который был в лекарни и которого так обхаживала Захария. Ей пришла в голову мысль, что это и мог быть Берон. Но тот старец, кажется, умер. Отличное прикрытие, чтобы никто не искал.
- Не думаю, что это был Берон, – сомневалась Циана, смотря как свеча коптит лампу в каюте. – А даже если и так, что нас сейчас с этого? Вот приедем с битвы – разберемся, ежели станется.
И то верно. А сейчас нужно было спать, да сон не шел.
Анэка смотрела на Циану, которая с тусклом свете лампады читала какую-то книжку, отмечая в ней на полях углем слова. Циана совсем не была похожа на свою сестру. Словно два разных человека. Один милосердный, другой – тиран. Как же так природа постаралась, чтобы не смешивать в обеих добро и зло, а разделить из по сестрам?
Циана хорошо владела мечом и луком со стрелами. Мало того, она была отличным лекарем, знала многое и многие болезни лечила, весьма успешно. Иногда она говорила о том, что в мирное время хотела бы открыть большой хоспиталь для всех, не важно могут они чем-то заплатить или нет. Но эта мечта оставалась мечтой. Особенно пока в мире не спокойно.
Циана Оксенбо даже не ведала о том, что сидит в одной каюте с будущей убийцей ее сестры Гуйтаны. Эта ноша пока только для Анго. Анэка не знала о том, стоит ли кому-то говорить, зачем на самом деле она шла на эту битву. А шла она не нее затем чтобы убить Гуйтану Оксенбо и ее нарождённого ребенка, который просто не должен родится на свет. Иначе свет может померкнуть навсегда.
Морана неосознанно пропустила выпад и Конгор распорол ей рубаху на плече.
- Простите, миледи! – не опуская меча, улыбнулся он. – Но вы сегодня рассеяны.
За два с половиной месяца, Конгор многому научился у Мораны. И оказалось, что он не так уж безнадежен, как она когда-то полагала. Мало того, после того ночного приключения, когда Гуйтане сообщили, что сын Мортона хотел сбежать, а в итоге Конгор как ни в чем не бывало вернулся на следующий день с трофейными мечами и головой отступника, он заслужил от Гуйтаны похвалы, что вообще было редкостью. А еще, он раскрыл секрет «тропы енота», по которой могли ходить недоброжелатели. Гуйтана после этого назначила его личным провидцем ее войска «Ялло Гуйтта», а так же приказала Моране обучить парня драться лучше.
Не сказать, что такое поступки пошатнули веру Гуйтаны в доброе сердце сына Мортона. Конгор просто приспособился к обстоятельствам и чувствовал в них сейчас себя как рыба в воде. Но не трудно догадаться, что такая служба была ему в тягость, особливо как и все это притворство, кому и зачем они служат. Морану тоже тошнило от этого всего, но ей подобное не впервой.
- Заметил, – процедила она. – Хорошо, вот никому и не надобно говорить. Добро?
Он кивнул и они продолжили тренировку, за которой пристально наблюдала Гуйтана из своего шатра. Ее живот значительно вырос, Моране даже казалось, что у нее там двойня. Но лекарь, который находился при «Ялло Гуйтта» все время, Маянс, твердо говаривал, что предводительница ожидает дочку.
Маянс не нравился Моране. Навязчивый и недобрый, он вился вокруг нее и рассказывал о том, как ей надобно забеременеть и даже от кого. Он каждый раз называл новое имя из войска Гуйтаны и вещал о том, что ее ребенку надобно родится воином. Говорить с этим сомнительным старцем было бесполезно. ОН не слушал и снова продолжал причитать и нести ересь.
Но была и другая проблема. Вайлгор Тангрев явно не желал понимать слово «нет» от Мораны. Он почти неотступно следовал за ней везде, даже наблюдал как она спит у себя в покоях и даже тогда, когда Морана спала в объятиях у Гуйтаны. Морана подозревала, что не один Тангрев был отцом будущей дочери Гуйтаны, здесь отцом было хотя бы двое, и по тому, как они обхаживали воительницу можно сказать было многое.
Сама Гуйтана говорила мало. Ранее, когда в хорошие времена они были вместе, их разговорам не было конца и края, они говорили обо всем без утайки. Но те времена далеко во прошлом, как и сама Гуйтана. Сейчас вместо нее был жестокий правитель, который давно сбросил маску благодетеля. К сожалению, Морана чувствовала, что душа настоящей Гуйтаны мертва, а ее место занял кто-то, кто не остановится ни перед чем. И Самси придет конец, если они не будут сражаться. Она верила в то, что депеша от Джента, которую прислал Хайгосновец, действительно спасет жизнь Самси, если сюда придет войско способное сразиться с «Ялло Гуйтта».
А еще Хайгосновец говорил об Анэке. Немного, но достаточно, чтобы сердце Мораны поняло, что скучает по иллинке. Наверное Гуйтана тоже чувствовала, что нелюбима более Кайоссой. Поэтому все чаще в их близости проступала ярая жестокость, которая оставляла не только синяки, но и раны на теле.
Морана много думала о том, как же спасти Гуйтану, чтобы она не погубила вепсов. И ничего ей в голове не приходило. Поэтому эти думы стали мешать ей в тренировочных боях с Конгором, где кнесс неизменно наносил удары все жестче и непримиримее.
- Миледи! Вы это специально? – недовольно вскинул руки Конгор, понимая, что Морана не желает сражаться как надо.
- Прости, – ответила она и сосредоточилась на тренировочном бое. – Более не повторится.
И не повторилось. Морана отбивала удары и заставляла Конгора изворачиваться и мыслить в бою. Но в ее мыслях все равно остался осадок страха за Гуйтану и будущее Самси.
2.
- Ну что ты за мной ходишь, аки хвост? – простонал Кронго. – Я уже сам могу передвигаться.
- Госпожа приказала, – ответствовал Херон. – Не могу ослушаться. Я должен вас беречь.
Прошло почти два с половиной месяца, как Кронго Шейк жил среди сенаков. Едва поднявшись на ноги, он исспросил уйти, но Вилрейн понимала, что если сейчас отпустить молодого нечестивца, он погибнет. Еще слаб и не здоров. Поэтому честно сказала, что не может отпустить его. Не время.
Так Кронго остался подле Вилрейн и ее станицы сенаков, в горах за озером Пиур. Не сказать, что тут было плохо, но Кронго, который с того дня, как ему нашли полуживого, не помнил почти ничего. Память скрыла от него то, что не нужно было знать. Он почти восстановился, однако Вилрейн и ее правая рука Байхозер настаивал на том, чтобы юноша остался при них, пока не закончится зима.
А потом из стана вепсов, в осаждённом городе прискакал лучник, назвавшийся Хайгосновец. И принес весть, что мир собирается отвоевать Самси, очень многие собираются на эту войну. Вилрейн знала об этом, знала, что хочет принести лучник, и знала то, что подмогать вепсам получится, но не так, как Хайгосновец предполагает. И хотя он не звал с собой в бой, Вилрейн четко прочла это в его глазах.
- Госно! – прорвался сквозь толпу сенаков к лучнику Кронго. – Поговорить бы нам.
Хайгосновец молча выслушал причитания юноши и кивнул. Он не мог забрать его отсюда, в городе было слишком опасно. А здесь молодой возлюбленный Конгора мог быть в здравии более, чем кто либо.
- Я не могу тебя взять. Ты погибнешь там, а Конгор мне этого не простит, – честно признался Хайгосновец. – Мне надлежит вернуться на рассвете, так что пора в путь.
Перед тем, как сесть в седло гнедого коня, Вилрейн напутствовала его:
- Не нужно ничего говорить о Кронго Конгору. Сердце юного кнесса не должно думать о нем сейчас, только о битве. Ежели он будет знать о том, где его любимый, он обязательно сделает глупость и прискачет сюда. Это может шибко плохо сказаться на последующих событиях в «Ялло Гуйтта». Тогда я не смогу помочь уже ни чем.
- Я услышал тебя, госпожа! – поклонился Хайгосновец и поскакал прочь.
- Мне надобно подмочь ему, – сказал за ее спиной Кронго. – Это будет не честно, если буду отсиживаться после вас, как трус. Я – не трус! Я – вепс, мне надобно сражаться со всеми, – пламенно говаривал Шейк.
Вилрейн пригладила растрепавшиеся на ветру волосы и усмехнулась. Кронго выглядел и говорил как мальчишка, который думает, что война – это игра в салки. Но благородства ему не занимать.
- Ив-янис!** – сказала она тихо, но так, чтобы юнец услышал ее. – Но только перрит ив-янис. Иди-ка, подмоги лучше рис собрать. А то Гильорону помощь не повредит.