— Нам нужно трахнуться, — выпаливаю я.
Окей, знаю, предложение неожиданное, да еще и вырвалось из моего рта, но после интервью я просто не могу перестать об этом думать.
Черт бы его побрал.
Ноа тупо на меня таращится.
— Здравствуй, неожиданность. Не то, чтобы я не ценил резкую смену разговора, и уж тем более такие слова, но... хм-м, неужели мне как-то удалось забраться в твою голову и заставить их произнести?
Я смеюсь, но понимаю, о чем он.
— Не бери в голову. Проехали.
Он тянется к моей руке.
— Ни за что.
Я вздыхаю.
— Хочешь знать, почему я ни с кем не был... в этом смысле?
— Хочу, — выпаливает он. — Я никак не мог понять, а после того, как разозлил тебя, решил не поднимать эту тему снова. Но мне до смерти интересно.
— Всю свою жизнь я жил по сценарию. Как себя вести, что делать, каким следовать правилам. Я говорил себе, что могу посещать эти клубы, расслабляться и уходить, оставив там ту самую часть себя. Было огромным риском приводить парней к себе, или даже идти к ним. Чем дольше я бы проводил с кем-то время, тем выше была бы вероятность быть узнанным, поэтому я никогда не рисковал. Думаю, теперь это уже не проблема. Я открылся, у меня есть «бойфренд» — ты. И хотя твой язык жуть как меня бесит, ты... ты мне нравишься.
— То есть ты внезапно делаешь поворот на сто восемьдесят градусов и, получается, мы должны трахнуться?
— Точно. — Я с трудом сглатываю. — С тобой нет никаких правил. Я понятия не имею, что творю. Но с каждым твоим подкатом, мне все больше кажется, что это хорошая идея.
— Очко в мою пользу за изматывание. А еще говорят, что настойчивость раздражает.
Я тяжело вздыхаю.
— Видишь? Еще вчера вечером эта фраза меня бы выбесила. А сейчас я еле сдерживаюсь, чтобы не заткнуть тебя, но другим способом.
— В свою защиту скажу: не думал, что ты когда-нибудь согласишься.
— Так ты просто прикалывался? Потому что теперь я чувствую себя идиотом.
— Нет! В смысле, я надеялся, что ты согласишься, но не представлял, что такое вообще возможно. И теперь, когда это происходит, я испытываю приступ нравственной сознательности.
— Ты и нравственность?
Ноа растерянно смотрит на меня, пытаясь понять, не мудак ли я.
— Это была шутка, если что. После того, что ты для меня сделал сегодня…
— Именно после того, что произошло сегодня, не думаю, что это хорошая идея.
Вот это поворот.
— Окей, как так вышло, что мы поменялись местами? Типа, пролетели над Бермудским треугольником и перевоплотились друг в друга, как в фильме «Чумовая пятница»?
Теперь я хочу этого, а он передумал? Что за хуйня?
— Я не понимал, как много для тебя поставлено на карту до интервью, — говорит Ноа.
Его слова звучат искренне и с сочувствием, и я еще раз убеждаюсь, что самовлюбленность Ноа — просто прикрытие.
— Что, если мы пересечем черту, которую ты не хотел пересекать, а потом кто-то из нас облажается? Ведь это будет еще хуже для твоей карьеры? Это слишком большая ответственность.
— Это просто секс, Ноа.
— После секса всегда кому-нибудь бывает больно. По опыту знаю.
— Тебе нравится пожестче? — шучу я.
Ноа начинает смеяться, но его смех сразу же затихает.
— Помнишь, я рассказывал про Арона?
— Который то ли бывший, то ли нет?
— Он, хм-м, захотел большего, а я просто не мог ему этого дать. Мне не нравится делать людям больно, но я все равно делаю. Как-то само собой получается. Я порчу все хорошее еще до того, как оно станет хуже. Не хочу, чтобы и с тобой так было. Тебе и без моего долбо-величества достаточно забот. И немного нервирует то, как быстро ты передумал.
— Знаешь, что я понял сегодня во время интервью?
— Что плавки «Спидо» совсем не скрывают стояк?
Я хихикаю.
— Ну да, а еще, что ты любишь играть грязно, когда трешься об меня всем телом. Еще до того, как стал подростком, я следовал определенному ряду правил. В детстве я попадал в большие неприятности, если делал что-то хоть отдаленно девчачье. Мне говорили, что настоящие мужчины так себя не ведут. Поэтому я старался, как мог. Отец вдалбливал, что мужчина должен быть жестким, заниматься спортом и вести себя как пещерный человек. И уж конечно, никаких чувств к другим мужчинам. Мне пришлось установить для себя правила еще до того, как я осознал, что значит быть геем. И скрывать, что мне нравились мальчики из класса. А сейчас, даже при том, что мне ненавистно, как все обернулось, и у меня украли право решать, как и когда «выходить из шкафа», я чувствую, что свободен. Впервые в жизни при желании я могу на публике поцеловать парня, взять за руку. Просто быть с парнем. К несчастью для тебя, ты взял на себя роль того самого парня.
— Вот таким образом, по-твоему, удастся затащить меня в постель? Выходит, тебе по контракту запрещено прикасаться к другим мужчинам, но все можно с арендованным бойфрендом? Тут явно пахнет любовью. В смысле, мои пронзительные сине-зеленые глаза, так не сочетающиеся с кожей цвета мокко, мои накаченные мускулы, крепкая задница и, чего уж там, потрясающе рельефный пресс — всё это совсем не при чем, так?
— Не говоря уже о скромности, — добавляю я. Не понимаю, почему он колеблется, и что вообще изменилось с утра. — К твоему сведению, если я не плачу, это не считается арендой. Кроме того, мне не нужно говорить тебе, какой ты великолепный. Ты и сам это прекрасно знаешь. Как и любой, у кого есть глаза. Ларс был так разочарован, когда спросил, моногамные ли у нас отношения, а я его послал.
Ноа расплывается в улыбке.
— Так и знал, что этот чувак на нас запал. Могли бы развлечься.
— Т-ты серьезно? Типа, все вместе? И часто у тебя бывают тройнички?
— Никогда. Но идея заводит. Хотя я бы никогда не смог провернуть подобное.
Я вопросительно на него смотрю, и он уточняет:
— Предвыборная кампания. Может, через восемь лет в Белом доме, мне больше не придется беспокоиться об общественном мнении насчет своей скромной персоны. Конечно, это и близко не так хреново, как у тебя, но все равно вытягивает жилы.
— Видишь? Мы идеально друг другу подходим.
Ноа напрягается.
— Расслабься, я же не имею в виду истинную любовь до гроба и все такое. Просто секс.
— И-и-и-и я снова чувствую себя мальчиком по вызову.
Я пожимаю плечами.
— Все, что сможет тебя завести.
Не могу понять, нравится ли мне новый Мэтт. Он определенно лучше угрюмого Мэтта, но настойчивее, чем его веселая версия.
— Тебе дури подмешали, что ли? А где тогда моя?
— Хочешь, чтобы я опять вел себя как мудак? Потому что так и будет, если ты продолжишь в том же духе.
Колено Ноа подергивается. Ясно как день, что он меня хочет, но почему-то мое согласие его тормозит. Возможно, ему кажется, я не справлюсь, или поведу себя, как его бывший.
— Это огромная ошибка. Ты ведь понимаешь, правда?
— Такая же огромная, как быть пойманным в гей-клубе?
— Именно. Твоя карьера уже подпорчена. Не хочу еще и голову тебе заморочить.
— Поверь, голова не имеет никакого отношения к тому, что мне хочется сделать. — Теперь нервничать начинаю я, и моя нога дергается в такт с его коленом.
Ноа скользит взглядом от моих глаз ко рту, облизывает губы, но тело его застыло в нерешительности.
— Если беспокоишься, что я в тебя влюблюсь, можешь расслабиться, — говорю я. — Я не принадлежу твоему миру, так же как ты моему. Можешь себе представить, как приведешь меня домой и познакомишь с родителями? Моя семья бедна, как... ох, можешь сто шуток придумать на эту тему и ни с одной не ошибешься. Они не живут сейчас в трейлере только потому, что я выкупил их дом со своей первой зарплаты в НФЛ. Меня воспитывали совсем не так, как тебя, и деньги, заработанные игрой, этого не изменят. Я никто. Отброс. И всегда им буду. Посмотри фотки в таблоидах, если не веришь.