Шарлин ругается под нос.
— Просила же не говорить ничего, если он тебя найдет.
— Почему? Я стану дядей. Это же круто.
— Нет, не станешь. — Голос сестры звучит глухо, и у меня все внутри сжимается.
— О. — Видимо, когда дошло до принятия чьей-то стороны, Шарлин твердо выбрала лагерь гомофобов.
— Стой, нет! Не потому, что ты гей. На это мне плевать. Просто, не похоже, что ты собираешься возвращаться домой, так? Мать с отцом никогда тебе не позволят. Или Джету.
— Насчет этого... Шар, я...— Черт, почему так сложно-то? — Прости, что не был рядом. Финансово или как-то иначе.
— Ты и не обязан.
— Знаю, но я хотел помочь. И я помогал. По крайней мере, мне так казалось.
— Не понимаю.
— Уже четыре года я высылаю деньги родителям, чтобы они делили их между вами поровну. Но Джетро сказал, что они все оставляют себе.
— Уроды, — шипит сестра. — Я попросила их помочь с ребенком, а они сказали, что разорены.
— Я все исправлю, — отвечаю я. — Обещаю.
— Серьезно? — В ее срывающемся голосе слышны слезы.
— Пока не знаю как, но исправлю. — Ох, вот теперь она плачет.
— Что случилось, куколка? — спрашиваю я.
Шарлин шмыгает носом.
— Я... я жутко психую от мыслей о ребенке. Мы живем в трейлере, без денег, и...
— Я помогу. У меня, хм… пока нет контракта, но я собираюсь продать квартиру. И у меня есть кое-какие деньги, вложенные в акции и прочее дерьмо. Выход найдется.
— Спасибо, — шепчет Шарлин.
— Я могу снова связаться с тобой по этому номеру?
— Я занесу его обратно в свои контакты и напишу тебе. Прикинь, они отключили мне телефон, даже не предупредив, и грозились оставить без связи, если не удалю ваши с Джетом номера прямо на их глазах.
— Может, сохранишь под другим именем, на случай, если они решат проверить?
— Само собой. Моя новая лучшая подруга, Мириам, — хихикает Шарлин.
— Мне нравится.
— Мне надо идти, но, Мэтт...
— Да?
— Я по тебе скучаю. И скажи Джету, что я его люблю.
— Я бы попросил передать привет остальным, но вдруг они проговорятся, что ты со мной разговаривала.
— Я сделаю так, чтобы они знали, что их старшие братья их любят.
— А я сделаю так, чтобы о вас всех позаботились. — Как-нибудь.
Как-то так. Это серьезное обещание. И если я чему-то и научился у своих финансистов, так это тому, что не могу позволить себе разбрасываться деньгами. Особенно, если футбольная карьера закончится. И контракт с «Ворриорс» ситуацию не спасет.
Когда я завершаю разговор, Ноа меня окликает:
— Похоже, все прошло неплохо.
Я киваю.
— Лучше, чем я ожидал.
— Ну, я нечасто встречал людей, обижающихся на благостыню. — Ноа тянет меня на диван, и укладывает головой к себе на колени.
Он зарывается пальцами мне в волосы, и я закрываю глаза, наслаждаясь ощущением его рук. События сегодняшнего дня стремительно отлетают в дальний конец поля. Блядь, даже не уверен, что они сейчас вообще на одном со мной стадионе.
— Ладно. Теперь, когда все позади, скажи, что ты на самом деле думаешь о предложении Чикаго, — допытывается Ноа.
Мои веки распахиваются, и я ловлю на себе пронзительный сине-зеленый взгляд.
— Не хочу об этом. Разберусь, когда буду думать яснее. Прямо сейчас я все еще зол.
— Объясни, в чем плюсы и минусы.
— Ох. Надеюсь, ты не заставишь меня записывать их в колонки? Не очень-то ты похож на любителя списков.
— Придется спрятать от тебя мой блокнот. Но серьезно, если выскажешься вслух, это может помочь. — Пальцы Ноа замирают в моих волосах, и я по-кошачьи трусь головой о его колени, намекая, на продолжение. — Массаж головы в обмен на список.
Такое предложение отклонять нельзя. У Ноа волшебные руки.
— С плюсами все просто. Команда многообещающая, я снова буду играть в футбол, и это Чикаго. Там будет гораздо легче, чем в каком-нибудь боголюбивом месте вроде «Библейского пояса».
— Теперь минусы, — подталкивает Ноа.
— Согласиться на условия этого контракта — все равно, что признать, что я стою меньше, чем все остальные, только потому, что гей. Если я подпишу...
— Это не будет означать, что ты со всем согласен. Всего лишь, что тебе раздали дерьмовые карты, не оставив особого выбора. Вынужденный уход на пенсию ничем не лучше заявления, что ты заслуживаешь меньшего. Он означает, что ты вообще не должен играть в футбол.
— Считаешь, нужно согласиться?
Ноа отвечает не сразу, будто раздумывает, сказать правду или солгать.
— Есть еще какие-нибудь плюсы? Деньги?
— Если не подпишу контракт, моим единственным доходом станут проценты от инвестиций. И нужно будет решать, что делать со своей жизнью. Так что проблема не в деньгах. Блядь, мне может даже придется пойти в колледж вместе с братом. Звучит не очень, как по мне.
Ноа смеется:
— Прости, но как бы ты ни старался, этот парень в колледж не пойдет. Он этого не хочет, даже если ты предложишь оплатить учебу. Не стоит на него давить.
Ноа прекрасно отнесся к Джету, приняв в своем доме, как будто в этом нет ничего особенного. Эти двое сошлись по щелчку пальцев, в отличие от нас Ноа в начале знакомства.
— У него должен быть запасной вариант, — возражаю я.
— Спорное утверждение, — покашливая, замечает Ноа.
— Я знаю одно: у меня запасного варианта нет, и никогда не было. Вот о чем я говорю. Мне не светил диплом колледжа до того, как быть задрафтованным. У меня была семья, которой требовалась поддержка.
Рука, ласкающая мои волосы, снова застывает.
— Кстати, об этом. Пока ты был на встрече, Джет рассказал о вашем детстве с родителями.
Я стараюсь не напрягаться, но когда Ноа снова начинает массировать мне голову, понимаю, что не смогу.
— Многие дети растут в гораздо худших условиях, — отзываюсь я.
— Они оскорбляли тебя, ты был вынужден делить с двумя братьями комнатку размером с чулан. И, насколько я понимаю, каждое второе слово в словаре твоего отца — «пидор». А ты еще и платишь им за такое к себе отношение.
— Я не могу перестать посылать им деньги.
— Нет, можешь. Тебя задрафтовали, когда тебе было девятнадцать. Ты сказал, что посылаешь им восемь тысяч в месяц?
Я киваю:
— Они должны были половину оставлять себе, а половину делить между пятью детьми.
— Получается, с тех пор, как съехал, ты перевел им почти четыреста тысяч долларов.
– О-о, кто-то умеет считать?
Пальцы Ноа впиваются мне в ребра.
Я дергаюсь.
— Вот идиот.
— Двести тысяч поделить на пять, получается по сорок тысяч долларов каждому из твоих братьев и сестер. Неплохой фонд для учебы в колледже. Или первый взнос за квартиру для Шар...
Внутри закипает гнев.
— Я все понимаю, окей? Но мы не такие, как твоя семья. Мы не угрожаем лишением денег, чтобы добиться своего.
— Дело не в том, чтобы добиваться своего, — возражает Ноа. — Всю жизнь они обращались с тобой как с дерьмом, а теперь буквально вытирают о тебя ноги. Ты им ничего не должен.
— Я должен своим братьям и сестрам. Джет прав, я бросил их на произвол судьбы. Но как мне все исправить? Если перестану посылать деньги, дети вообще ничего не получат.
— Они и так ничего не получают. По словам Джета, ваши родители каждый день пропадают на ипподроме. Они отказались от тебя, но ты не хочешь поступать с ними так же, хотя они бросают твои деньги на ветер. Что если ты создашь трастовые фонды для мелких? А Шар, поскольку вы возобновили общение, можно посылать деньги напрямую. Ну а если ты все-таки хочешь продолжать содержать родителей, скажи им, что придется довольствоваться половиной обычной суммы, что, кстати, все еще довольно солидно для людей, живущих в глуши и без работы.