Наступает слишком долгая для шумного ночного клуба тишина, но затем восторженный вопль заполняет пространство. Мой взгляд скользит по присутствующим и останавливается на Дешоне Дженкинсе, фланговом полузащитнике, который смотрит на меня с улыбкой.
— Парни, в этом году мы пойдем до конца. Джексон, за выпивку платит новичок.
— Значит, сегодня раскошелится Тэлон, — отзываюсь я.
Раздается взрыв смеха и протяжные охи.
— Кроме того, он зарабатывает больше всех нас. Может себе позволить, — добавляю я.
Лед тает, и парни освобождают место для нас с Миллером, пока Тэлон направляется к бару, по дороге показав мне средний палец.
Выпивка льется рекой, общение идет легко — в основном разговоры крутятся вокруг предстоящего сезона, все подтрунивают над одним из парней, который женится на следующей неделе.
Я откидываюсь на стуле, смеюсь в нужных местах, притворяюсь, что поглощен происходящим. Но на самом деле меня не покидает напряжение. Все жду, когда упадет пресловутый второй ботинок. Может, мой дебютный сезон в качестве открытого гей-игрока будет именно таким. Постоянное ожидание комментариев. Пассивная агрессия. Реплики. Дай бог, чтобы я ошибался, потому что здесь и сейчас просто невозможно полностью расслабиться. Мне нельзя быть таким напряженным на поле, иначе я буду терять мяч чаще, чем Бретт Фарв.
В какой-то момент Миллер наклоняется ко мне:
— Ты как?
Я натягиваю на лицо притворную улыбку:
— Пока все хорошо.
Конечно, могло быть и хуже, но спустя всего несколько минут мои страхи становятся реальностью:
— Окей, — говорит Белл и плюхается на свободный стул напротив нас. — Я просто спрошу. Потому что здесь все об этом думают.
Миллер напряженно застывает рядом, готовый вскочить с места — полагаю, чтобы схлестнуться с Беллом, — но я его удерживаю. Сначала мне нужно узнать, какую хрень собирается выдать этот парень. И я не позволю Миллеру попасть из-за меня в неприятности.
— Ты ведь встречаешься с тем парнем, Хантингтоном, верно? — начинает Белл.
Блядь, все даже хуже, чем я думал. Я был готов отвечать на вопросы о моей ориентации. Но о Ноа? Сама мысль о нем приносит боль, хотя мы все еще должны притворяться на публике, что вместе.
Я делаю большой глоток пива, чтобы смочить пересохшее горло.
— Ага.
Теперь пойдут настоящие вопросы. «Как это работает?» «Кто кого трахает?» «Кто у вас в паре девушка?»
Брр. Брр. Брр.
— А правда, что его папаша — полный говнюк? В смысле, он же, кажется, следующий президент или что-то вроде того?
Я слишком молод для сердечного приступа, но Белл решительно настроен меня довести. Я скольжу глазами по присутствующим, задаваясь вопросом, неужели это действительно происходит, и понимаю, что все взгляды устремлены на меня. Все ждут моего ответа.
Я прочищаю горло.
— Ноа Хантингтон Второй — очень чуткий и сострадающий человек, которого я уважаю и которым восхищаюсь. Он станет отличным президентом.
Никто не реагирует, и я уверен, что все они видят насквозь ту чушь, что я горожу.
— А они... х-м, — тянет Белл, — они неплохо тебя натаскали.
Я выдавливаю улыбку.
— О, а еще он самый большой говнюк, которого я когда-либо встречал.
— Я так и знал! — восклицает Белл и хлопает ладонью по столу под смех остальных.
Надеюсь, этот комментарий не обернется против меня, но больше всего хочется, чтобы он не напоминал мне о Ноа и нашем прощании.
Похоже, с тех пор как я уехал, Джет с ним почти не виделся. Ноа либо в своей комнате, либо не дома. Что бы это ни значило. Понятия не имею, куда он ходит и с кем.
Боже, лучше бы ему ни с кем не спать. Хотелось бы мне сказать, что я переживаю из-за нашей публичной легенды — предполагается, что Ноа все еще со мной, — но правда в том, что это чушь собачья. Меня больше не волнует, что о нас пишет пресса. Я не хочу, чтобы он трахался с кем-то еще, потому что он мой.
Блин! Он не мой. Уже нет. Никогда и не был.
Миллер наклоняется ближе:
— Все нормально? Ты завис на секунду.
Я поднимаю кружку с пивом.
— Мне нужно что-нибудь покрепче.
— Ладно, сейчас вернусь.
В клубе становится оживленнее, приглушенный свет окончательно гаснет, и вспыхивают резкие неоновые огни, погружая помещение в атмосферу третьесортного заведения, которая для меня гораздо более привычна.
Миллер стоит в длинной очереди в баре, поэтому я в ожидании своего напитка решаю отлучиться в туалет. Наверно, я параноик, но клянусь, когда встаю с места, половина парней смотрят мне вслед.
Вроде бы все идет лучше, чем я ожидал, но что-то все-таки напрягает. Иногда паранойя бывает обоснована.
И это становится очевидно, когда я, закончив дела, отворачиваюсь от писсуара и вижу Дженкинса, стоящего у двери.
Я мою руки и стараюсь сохранять спокойствие, не показывая, что сердце грохочет в груди.
— Знаешь, когда кто-то следует за геем в туалет, это никак не помогает его репутации.
Глубокий вдох. Если дойдет до дела, пусть он замахнется первым. Защищайся, но не дерись.
Я разочарованно рычу. Мне не приходилось вспоминать эту мантру с тех пор, как я начал ходить по гей-барам в поисках перепиха. Я должен был быть готов, если кто-то вдруг меня узнает, или если попаду в одну из тех ужасных историй, когда прячущийся в шкафу чувак сначала тебя трахает, а затем пытается надрать тебе зад из-за своих собственных тараканов. К счастью, такого со мной никогда не случалось, но все равно я был готов.
Дженкинс переминается с ноги на ногу.
— Я просто хотел сказать... в смысле... предупредить тебя по-дружески...
Предупредить по-дружески. Пф-ф-ф. Точно.
— Ох, черт, это прозвучало совсем не по-дружески. — Дженкинс вскидывает руки, сдаваясь. — Все в порядке. Мой двоюродный брат — гей. Мы вместе учились в старшей школе. У меня не было с этим проблем, но пришлось немало насмотреться на всякое мерзкое дерьмо, и я не хочу, чтобы с тобой такое произошло. Я бы не пожелал этого своему злейшему врагу.
— Если это попытка меня успокоить, то она довольно хреновая.
— Прости.
— Значит, в команде есть парни, у которых с этим проблема. Я понял. Вполне ожидаемо.
Отстой на самом деле, но я не удивлен.
— Дай угадаю, это те, кто наблюдали за тем, как я иду в туалет.
— Они ничего не сделают. Нам всем позвонили, когда пытались тебя заполучить. Сказали, что если ты подпишешь контракт, а кто-то из команды что-нибудь выкинет, то на кону окажутся наши задницы, не твоя. Но я подумал, ты захочешь знать, кого избегать.
— Блядь, это худшее, что можно было придумать. Теперь все выглядит так, что ко мне особое отношение из-за ориентации. Это еще больше разозлит гомофобов.
— Ну, не знаю. Всем довольно прозрачно намекнули, что в клубе действует политика нулевой толерантности к тем, кто на тебя криво посмотрит. Думаю, это лучше, чем просто сидеть и надеяться на лучшее.
— Наверно мне следовало уйти из спорта, — бормочу я и направляюсь к выходу.
Дженкинс идет за мной.
— Да ни за что, чувак. Ты, Тэлон, Миллер и Картер поведете нас к Суперкубку.
— Картер... это один из тех, кто сидел за столом?
— Ага, один из тех, за кем стоит присматривать. Мы позаботимся, чтобы он играл на другой стороне поля.
Картер — ресивер, так что он будет со мной бороться за мяч. У футболистов соперничество в крови. Все мы хотим пересечь очковую зону, но некоторые стремятся к славе больше, чем другие. Добавьте проблемы Картера с тем, что я гей, и в результате, возможно, вырисовывается моя первая стычка.