Но как бы я ни старался сконцентрироваться на словах тренера, мысли постоянно уносятся к Ноа – куда он мог пойти, и возможно ли, что еще не слишком поздно все исправить. Если он вернулся в Нью-Йорк, я ничего не смогу сделать. Мы застряли здесь на месяц как минимум.
Собрание, наконец, заканчивается, и я очень надеюсь, что Дэймону удалось найти Ноа. В сообщении от него говорится, что он позаботится обо всем, и что мне следует вернуться в гостиницу и отдохнуть. Не уверен, писал ли это Дэймон как мой друг или как агент, но тон у сообщения серьезный, не оставляющий никаких сомнений: это приказ.
Глава 26
НОА
ДЭЙМОН: ГДЕ ТЫ? ЕСЛИ СКАЖЕШЬ, ЧТО В НЬЮ-ЙОРКЕ – Я НАДЕРУ ТЕБЕ ЗАД.
Кажется, настало время расхлебывать кашу. А именно – слушать, как Дэймон меня пилит за то, что оставил Мэтта в середине пресс-конференции. Но разве можно меня винить?
Пропустив несколько стаканчиков, я решаю ответить на звонки и сообщения, которыми Дэймон меня забрасывал последние пару часов. Выйдя из той аудитории, я чувствовал себя потерянным. И физически, и морально. Не знаю, сколько времени я бесцельно бродил по кампусу, а потом по городу. Сюрприз-сюрприз: в Милуоки абсолютно нечем заняться. Вот так я и пришвартовал задницу на барный стул в шесть вечера. Это было два часа назад. С тех пор я не двигался с места.
НОА: НЕ ВЫКРУЧИВАЙ СЕБЕ ЯЙЦА. Я В БАРЕ. ОН ПЕРВЫЙ В СПИСКЕ, ЕСЛИ ПОГУГЛИШЬ ГЕЙ-БАРЫ МИЛУОКИ. НЕ ПОМНЮ НАЗВАНИЯ. ЧТО-ТО ПРО ЗАДНИЦЫ.
Ответ приходит через несколько минут.
ДЭЙМОН: СЕРЬЕЗНО? «ШАРЫ И БУЛКИ»?
Я усмехаюсь.
НОА: АГА, ЧТО-ТО В ЭТОМ РОДЕ. ПОДУМАЛ, БУДЕТ ЗАБАВНО.
ДЭЙМОН: ОСТАВАЙСЯ ТАМ. СКОРО БУДУ.
НОА: УРА
ДЭЙМОН: ТЫ ДАЖЕ ПИШЕШЬ С САРКАЗМОМ.
НОА: Я? ДА НИКОГДА.
Я на той восхитительной стадии опьянения, когда двигательные функции еще работают, но становится уже на все плевать, и это означает, что я готов встретиться лицом к лицу с Дэймоном. Он должен мне ответить на несколько гребаных вопросов. Очевидно, что Дэймон в курсе про контракт с Нью-Йорком, и я хочу знать, что здесь нахрен происходит.
У Мэтта была возможность остаться в Нью-Йорке, но он все равно выбрал Чикаго. Какой смысл? Без разницы, какая команда лучше. Правда в том, что Мэтт мог быть со мной и продолжать играть в футбол, но вместо этого предпочел карьеру, причем с гораздо меньшим гонораром. Это также означает, что дурацкое признание, что он якобы ждал, когда я попрошу его остаться — просто пустой звук. Мэтт знал, что я этого не сделаю, и собирался уехать в любом случае.
Все это чушь собачья.
Натаниэль выбрал деньги.
Мэтт выбрал футбол.
Когда же кто-нибудь выберет меня?
Я замечаю высокого блондина, который направляется ко мне. Он скользит горящим синим взглядом по моим рукам и груди, затем возвращается к лицу и расплывается в улыбке.
О да, вот он выбрал бы меня. По крайней мере, на одну ночь.
Парень опирается на барную стойку рядом со мной.
— Я Леннон.
Ух ты. А он не особо заморачивается с псевдонимом.
Я коротко киваю.
— Маккартни.
Улыбка моего нового знакомого становится натянутой.
— Ого, никогда раньше не слышал этого имени.
— А?
Парень вынимает бумажник и показывает водительские права.
— Меня правда зовут Леннон.
Я пялюсь на документ и задаюсь вопросом, не фальшивый ли он. Это, конечно, возводит анонимные перепихоны на уровень экстрима.
— Родители тебя ненавидели?
Смех Леннона глубокий и раскатистый.
— Я до сих пор им это припоминаю. Когда они жалуются, что подолгу меня не видят, я всегда отвечаю: «Это вы назвали меня Леннон».
— Извини. Я думал... ну, знаешь... Этот бар...
Нужно признать, улыбка Леннона сексуальна как грех.
— Ты подумал, это фальшивое имя, чтобы кадрить парней? Да ладно, кому взбредет в голову добровольно выбрать имя Леннон? Ну, кроме родителей, которым абсолютно наплевать, сколько шуток про «Битлов» обрушится на мою голову.
— Я Ноа, — протягиваю руку.
Леннон пожимает ее и задерживает в своей чуть дольше положенного.
— Подожди, ты тоже назвался фальшивым именем. Это значит, ты хочешь свалить отсюда?
Если бы такой парень, как он, задал мне подобный вопрос пару месяцев назад, я бы уже засунул язык ему в горло. И хотя искушение трахнуться в качестве мести велико, да и член мой вполне заинтересован, я не могу этого сделать. Без вариантов. Не потому, что по контракту все еще должен быть бойфрендом Мэтта, а потому, что знаю — Леннон с ним не сравниться.
Может, парень, в которого я влюблен, и не отвечает мне взаимностью, но лечить разбитое сердце, ложась под первого встречного, я не буду. Это сработало бы, если бы я расстался с кем-то другим, но не с Мэттом. Никогда и никем я не был так увлечен. Даже Натаниэлем. С тех пор, как Мэтт ушел, все стало скучным и неинтересным. Я понятия не имел, что тоска по кому-либо может превратить жизнь в ад. Я забросил свой проект «Радужные койки», потому что мне просто уже все равно. Мне все еще хочется, чтобы он состоялся, но без человека, с которым я мог бы провести свою жизнь, все становится бессмысленным. Неважно, сколько бездомных подростков моя программа удержит от улицы. Она никогда не сделает меня цельным. Цельным меня делает Мэтт. С ним я перестаю быть избалованным богатеньким мальчишкой, невоспитанным и самонадеянным сынком политика. С Мэттом я становлюсь собой. Настоящим собой.
Леннон все еще ждет моего ответа, и я, наконец, нахожу правильные слова:
— Спасибо, но, э-м, не стоит. У меня есть парень.
Леннон опускается на соседний стул.
— Так он и есть причина того, что ты тут сидишь во вторник в восемь вечера?
Да. Это он. Потому что, оказывается, когда любовь твоей жизни не отвечает тебе взаимностью, это так же больно, как запрещенный пинок по яйцам. Может, поэтому я выбрал бар под названием «Шары и булки».
— Какова твоя причина? — спрашиваю я.
— Хочу потрахаться. Разве может быть более веская причина?
Я хихикаю.
— Думаю, нет.
— Здесь сейчас сонное царство, так что, если хочешь поговорить, время у меня есть.
— Уверен, у тебя найдутся дела поважнее, чем слушать мои стенания о том, как бойфренд предпочел мне карьеру.
У Леннона отвисает челюсть.
— Так. Нам нужно выпить. — Он подает знак бармену, чтобы тот налил нам еще, и вот так просто я оказываюсь напивающимся вдрызг в компании Битла.
Леннон прилагает массу усилий, чтобы меня взбодрить, и, его истории здорово отвлекают. Мой новый знакомый рассказывает обо всех случаях, когда его имя доставляло проблемы. Знаю, страдания Леннона не должны меня смешить, но то, в какой самоуничижительной манере он о них рассказывает, не оставляет никаких шансов, и я хохочу.
Внезапно на мое плечо опускается сильная рука.
— Что ты делаешь? — рявкает Дэймон.
— Болтаю с Ринго Старром. Серьезно, я угораю от имени этого парня.
— Ага, и это заставляет меня любить его еще больше, — отзывается Леннон.
— А ты не забыл, что твое имя — Эта-задница-кое-кому-принадлежит? — спрашивает Дэймон.