За нами наблюдает вся команда, так же как и тренеры. Но это хорошо. Мне нужно сделать это лишь раз, чтобы окончательно заткнуть всех, кто считает, что я не заслуживаю места в «Вориорз».
Сам факт необходимости что-то доказывать подтверждает причину, почему никто в этом спорте не хочет «выходить из шкафа». Может, мне следовало подавить потребность самоутвердиться и не поддаваться на провокации, но если это остановит нападки всяких засранцев, я пойду до конца.
Я отбрасываю отвлекающие мысли и сосредотачиваюсь на конечной цели, которую уже не могу точно вспомнить, потому что мышцы горят от переизбытка молочной кислоты. И все же я не сдаюсь.
И не сдамся. Никогда.
Спустя хренову тучу времени и такое количество раундов, что я давно потерял счет, Картер, наконец, запутывается в собственных ногах и падает.
— Слава яйцам, — хриплю я и грохаюсь на колени.
Передо мной возникает бутылка воды. Не знаю, откуда она, но я, не колеблясь, срываю с себя шлем и жадно ее осушаю.
— Ну, закончили мериться письками? — спрашивает Колдуэлл.
— Закончили, — выдыхаю я, стараясь не смотреть на Картера.
— Вопрос закрыт? — Тренер сверлит нас взглядом.
Голос Картера звучит хрипло, но в нем слышится уверенность:
— Закрыт.
— Вы двое свободны до конца дня. Хорошенько разогрейте мышцы, иначе от вас завтра не будет никакого толку. Тренер поворачивается к остальным членам команды.
— Перерыв закончен! За работу!
Один вызов принят. Очень надеюсь, что других не предвидится.
Глава 29
НОА
В тот момент, когда Мэтт признался, что любит меня, я знал, что большей эйфории никогда не испытаю. Но сейчас я чувствую нечто очень похожее.
— Ты не переедешь в Чикаго, — говорит отец, сидя за своим массивным столом.
— Х-м, я вполне уверен в обратном. — Не могу престать улыбаться, и думаю, это его бесит еще больше.
А может, его злят мои ноги, которые я устроил на его драгоценном столе из красного дерева. В любом случае, мне все равно.
— Ты должен появляться на публике с матерью и со мной, а твой благотворительный проект — часть нашей кампании. Ты не можешь находиться на другом конце страны.
Я встаю.
— Ой, забыл тебе сказать. Я поговорил со своими парнями по финансам. Они готовы выделить значительную часть траста, так что проект будет полностью моим. Я больше не часть твоей кампании, и не твоя марионетка, а ты больше не мой отец.
Папа тоже встает и наклоняется над столом.
— Ноа, ты не можешь так поступить.
— Следовало думать об этом прежде чем пытаться подкупить еще одного моего бойфренда. Но на этот раз вернулось бумерангом, так ведь? А больше всего меня поражает то, что ты все равно не видишь ничего плохого в своих действиях. Ты, который вопреки воле отца выбрал в супруги кого-то не своего круга и расы, как никто другой, должен понимать, что это не сработает. Я готов был убрать историю с Натаниэлем в папку с надписью «Этого никогда не должно было случиться», и запрятать подальше, но потом ты взял и сделал это снова.
— Я думал, Мэтт согласится на сделку. Точно так же, как знал, что согласится Натаниэль. Он тебя не любил, а я делал то, что было для тебя лучше.
Я смеюсь.
— И мне от этого должно стать легче? Дело всегда либо в кампании, либо в деньгах. Ко мне это не имеет никакого отношения.
— Это неправда.
— Мне хочется тебе верить, честно. Но когда Мэтт отказался, ты пригрозил отобрать мой проект, если он не будет держать рот на замке. Из-за тебя мы расстались. Я больше не позволю тебе диктовать, как жить, отец. Если хочешь, чтобы я продолжал появляться на публике и изображать любящего сына перед прессой, ты оставишь нас с Мэттом нахрен в покое.
Отец смотрит на меня так, словно я загоняю его в угол, но все еще не понимает, что сделал это сам.
— Я все сказал. — Поворачиваюсь, чтобы уйти, но папа меня останавливает.
— Не выводи проект из кампании. Я не хочу тебя терять из своей жизни, Ноа. Не из-за выборов. А потому что ты мой сын. Хоть ты и не веришь, но я делал все для тебя. Не для себя.
— Ты дашь нам с Мэттом жить так, как мы хотим? — возможно, я испытываю свою удачу, но чувствую себя на коне.
— Не попадайте в заголовки газет, и я даже приглашу вас на семейный ужин, когда будете свободны.
— Весь в предвкушении.
Это лучший исход, о котором я мог только мечтать, не смотря на то, что больше всего на свете хотел бы никогда больше не иметь дела с этим человеком. Но если уж Мэтт может после всего поддерживать родителей, своего отца я как-нибудь потерплю.
Посмотрите, каким я стал великодушным.
А все Мэтт виноват. Этот восхитительно милый ублюдок.
Мой телефон вибрирует в кармане.
— Мы закончили? — спрашиваю я отца. — Мой парень звонит.
— Надеюсь, переезд в Чикаго будет легким. — Его взгляд не соответствует вежливым словам.
Я намеренно громко отвечаю на звонок, прежде чем выйти из кабинета:
— Привет, детка.
— Я умираю. — Стон Мэтта полон боли.
Я смеюсь. Он говорил, что тренировки были изматывающими, и поскольку раньше он никогда не жаловался из-за нагрузок, я понимаю, что ему охрененно тяжело.
— Ты не можешь умереть. Я уже все упаковал и готов к переезду. Отцу сказал, все такое. — Я прохожу через приемную и выхожу на улицу.
Чувствую такую легкость, как никогда за последние годы. И все благодаря этому человеку.
— И как все прошло?
— Как я и ожидал. Так почему ты умираешь?
— Ну, я вроде как возомнил себя вчера мачо и бросил вызов одному из парней в команде. Хорошая новость в том, что я надрал ему задницу. А плохая — что суицидные спринты не просто так называют суицидными. У меня все болит, а тебя рядом нет, и массаж сделать некому.
— Я скоро приеду. К твоему возвращению в Чикаго я уже обустроюсь. А потом помассирую тебе все, что захочешь.
Мэтт ругается под нос.
— Что?
— Теперь я завелся, но даже руку не могу поднять, чтобы подрочить. Хорошо еще, что телефон могу держать.
— Они слишком на вас наседают, ребята. Это неправильно.
Даже смех Мэтта звучит измученно.
— Сам виноват. Плюс в том, что я доказал всем, что заслуживаю свое место. Так что если у кого и возникнут ко мне вопросы, то только по поводу того, что я изменить не могу.
— Никто еще не произносил слово на «п»?
— Нет. Если, конечно, ты не имеешь в виду «потрахаться». Это самое популярное слово, звучит почти каждые две секунды.
— Ожидаемо. Жду не дождусь, когда ты вернешься домой.
Мэтт вздыхает.
— Я тоже. Все еще не верится, что ты ко мне переезжаешь.
— Я все для тебя сделаю. Всегда.
— И я.
На линии воцаряется тишина, и на секунду мне кажется, что звонок прервался, но потом понимаю, что это моя обычная реакция на признание Мэтта. В любой его форме. Как будто часть меня все еще не верит, что это происходит наяву, или я неправильно расслышал. Трудно поверить, что такой парень, как Мэтт, может влюбиться в кого-то вроде меня. Того, кто долгое время беспокоился только о себе и своих нуждах. Мэтт делает меня лучше. Никогда не думал, что это возможно.
— Какие планы на последний вечер в Нью-Йорке?