'Не нужно включать свет, детка. Света я никогда не знал. Не нужно включать свет, детка. Я - на темной стороне дороги'. Х ловит мой взгляд: 'Ладно, хотелось бы, чтобы ты сказала что-то, попыталась бы заставить меня изменить свое мнение. Но мы никогда особо не разговаривали. Ладно, забудь об этом, всё хорошо'.
Х любит песни, намекающие на непостижимость. Его влечет трогательный мир, в котором невысказанное - две трети айсберга. Его привлекают влюбленные, которые принимают всё за чистую монету. В песне поется, что есть влюбленные, которые не включают в свое описание la situation amoureuse тексты, обыгрывающие тему. 'Я не в настроении', - это должно очень заметно сократить дискурс. Меня саму странным образом привлекает форма завершения, которая оставляет так много недоговоренностей. Нам с Х пришлось очень долго и утомительно сотрудничать в конце романа. Мы написали так много, кажется, что мы должны продолжать: язык выжимает автора, как апельсин. Мы с Х не в том положении, чтобы уйти; мы можем расстаться, но не уйти. Лицом к лицу некоторые вещи сказать невозможно. Во всяком случае я никогда не скажу.
Я раздумываю, не сказать ли Х, что мы мыслим слишком похоже. Я представляю, как записываю песню и отдаю записку Х:
'Ты произносишь 'ee-ther', а я произношу 'eye-ther'.
Ты произносишь 'nee-ther', а я произношу 'neye-ther'.
Eye-ther Eye-ther Neye-ther Neye-ther
Давай бросим всю эту чепуху.
Ты произносишь 'tomato' и я произношу 'tomato'.
Ты произносишь 'potato' и я произношу 'potato'.
Tomato Tomato Potato Potato
Давай бросим всю эту чепуху'.
Я в гостиной, листаю газету. Х читает книгу в синем переплете. Я стою за плечом Х, держу в руках TLS и смотрю на страницу. В рамке, которую формируют под углом шея и плечо Х, предплечье Х и левое колено Х, я читаю:
'В пространстве Евклида Rn неравенство Коши-Буняковского имеет форму ,
которую оно принимает для любой пары векторов x = (ξ1... ξn), y= (η1... ηn), или, что то же самое, для любых двух систем действительных чисел s ξ1, ξ2... ξn and η1, η2... ηn (это неравенство открыл Коши в 1821 году).
Рамка очень простая: клетчатая фланелевая рубашка Х, с открытой шеей и короткими рукавами, сама невинность в стиле Витгенштейна. Синие брюки - это просто брюки. Рука длинная и костистая. Я смотрю на ноты музыки сфер. Некоторое время смотрю на этот безмолвный материал. Гармония, которая мне предстала, остается для меня абсолютно неслышной, но судя по спокойствию и сосредоточенности Х, он эту гармонию слышит.
Я овладела предметами, но не смогла их полюбить. Я смотрела на солнце, и не ослепла; я затмила солнце. Я стану любовницей луны.
Я лежу на кровати с Х. Кровать накрыта покрывалом из пурпурной шенили. Комната заполнена предметами повседневного быта, постным благородством лунного света: электрический чайник, который не выключается автоматически, кружка с изображением мисс Пигги, коробочка чая 'Brooke PG', банка растворимого кофе, пачка печенья 'My Mum's', маленькое полотенце в красную и голубую полоску на спинке стула, блестящий оранжевый анорак.
На столе лежит блокнот в клеточку, четыре или пять шариковых ручек 'Bic' среднего размера, два или три тупых карандаша, калькулятор. Вдоль стены стоят книги. 'Диофантовы неравенства', - читаю я на корешке. 'Деревья Брауэра спорадических групп', 'Аменабельная банахова алгебра', 'Теория сингулярных возмущений'. Полагаю, эти книги составляют карту истины, или, во всяком случае, истин. Я верю, что математические истины вечны, или хотя бы вневременны, но было бы удобнее, если бы столь много истин не были привязаны к именам и датам. Я не забыла, что неравенство Коши-Буняковского было открыто в 1821 году! Х бросил несколько библиотечных книг в кресло у дверей: 'Интегро-дифференциальные уравнения Вольтерры в банаховых пространствах и наложениях', 'Преобразование Пенроуза', 'Классические преобразования Фурье', 'Автоморфные формы', 'Многообразие Шимуры' и 'L-функции'. Эти названия увековечивают память людей, которые слышали и записали отрывки творения. Я рада за них. В то же время, то, что это сделал тот, а не другой человек - чистейшая случайность, Х иногда рассказывает мне истории одновременных открытий. Х не понимает, что меня так восхищает в этих историях. Иногда я спрашиваю: 'Кто такой Банах?', 'А что насчет Шимуры?', 'Ну а все-таки, кто такой Пенроуз?', просто чтобы насладиться признанием Х в невежестве или услышать, что он знает - ответ, если у Х есть ответ, всегда звучит так: 'А - человек, который открыл, что В...'.