Кто? Разве почта? Телеграмма-весточка от Гургена: долетел обнимаю. Почта обычно скромничает, не бабахала бы, тем более когда никого нет…
А – есть. Таись, не таись, Ломакин, а минуту назад прогрохотал из коридора в зало, где эхо – дай бог. Не дай бог! И посторонний снаружи явно расслышал: внутри-то, ага! И чем дольше никто не будет отпирать, тем подозрительней. Лучше отпереть. Не лучше, но если не отпереть – хуже.
Он щелкнул задвижкой и провернул два открывающих оборота. Успел отскочить, мельком сознания зафиксировав: наследил. Подошвы оставили красно- бурые отпечатки. Оглядываться не стал – ясней ясного, цепочка липких следов из кухни по коридору к двери. Лип-лип-лип-лип. Кто там?
Дверь распахнулась.
В зало впал амбал. Сильно кренясь, выставив плечо, готовое на штурм и попавшее в пустоту. Ломакин принял гостя гасящим хватом хотя мог уйти вбок, подсечь щиколотки на противоходе и вдогон приложить ребром ладони по загривку. Первая реакция была именно такой, на инстинкте. Но Ломакин сдержался. Не усугубить бы и без того усугубленную ситуацию. Однако… первая реакция все же самая верная.
Р-руки, с-сука! – гнусаво проорал амбал, блатно пихнув Ломакина открытой пятерней. Жилистый, мощные запястья и хилые бицепсы, впалая грудь и наработанный пресс – шоколадкой. Майка-безрукавка с Перестройкой, жеваные защитные штаны, кирзачи, кепка. И… ватник, заброшенный за плечо. Не по сезону, не по сезону. Для риэлтера-рэкетира – непрезентабелен. Для домушника-взломщика – шумноват. Типичный блажной работяга. Только вот тон…
Гнусавость сродни той самой, грозящей рыночными армянами. Не он, но – сродни. Ломакин холодно вспыхнул, побледнел от внезапного приступа ярости. Жаль, что сдержался – надо бы, надо бы подчиниться первой реакции: отключить, а после побрызгать, водичкой и выразить готовность к прослушиванию анкетных данных.
Не жда-а-али, падлы?! – амбал пугнул состроенной козой, и опасно-благодушно гоготнул, когда Ломакин не отпрянул, не шелохнулся. – Ты, кто такой?! Оглох, мудила с Нижнего Тагила?!
Ломакин – безобидный ботаник. Лицо у Ломакина такое. На чем попались террористы, когда затикал «Час червей». Плюс бороденка, никакой горы мышц – лопатки торчат, руки – плети. Ежели что – с ботаником без проблем… Бороденку он сбрил, физиономия опухшая, но все равно ботаник ботаником. Только руки-плети – не самая уничижающая оценка для посвященных: плеть-пятихвостка, гибкость, мгновенность, пружинность. А торчащие лопатки – верный признак незажатой спины, мечта боксера-профи. Да и у ног растяжка – вполне, вполне. Когда на Пиратах Ломакин закатал по верхнему уровню ныне покойному Кубатиеву, тому мало не было. Разумеется, откинулся Кубатиев не там и не тогда и по другому поводу, но на Пиратах ему мало не было. А то, понимаете ли, увлекся! Звезда! И, увлекшись, заработал в полный контакт, а группа рукопашников – только на обозначение. Свита, играющая короля, звезду. Раздражает, да и болезненно… Сказали, два раза сказали, три. Понял-понял. И снова – в полный контакт. Ну тогда получи!
Гнусавый амбал рисковал получить в любой момент. Только надо выбрать этот момент. От козы Ломакин не отпрянул и пусть амбал считает, что у ботаника реакция – ноль. Именно реакция у Ломакина в норме: не ткнет амбал в глаз, проверил на испуг. Окажись пальцы на двадцать сантиметров ближе к лицу – шаг вперед и элементарное цури-тоши, лежи, амбал, изучай, лепной потолок. Но торопиться не стоит. Трупик опять же на кухне, цепочечный след. Спрятать агрессию, на нет. Хотя очень просилось: в морду. Из-за амбальей повадки, гнусавости и вообще… чего приперся?!
Ломакин придал невольному боевому оскалу видимость заискивающей улыбки – такого соплей перешибить, росточком на полторы головы ниже:
– Вы?… Э-э-э?…
– Знаешь меня?! – пообещал жути громила. – Узна-аешь! Что, про Шурку Елаева не слышал даже?! Услы-ышишь! Вы тут все теперь услышите! Э-эй! Кто живой есть! Выползай! Хозяин вернулся! Подчистую!
Как раз живого – никого. Как раз НЕ живого – имеется в наличии. Не выползет жиличка, накаркавшая Шурку.
Ломакин сопоставил бормотание старушки с нежданным гостем. Убийца… Освободился-отсидел. Во- время. Надо же было так всему сложиться. И не гость. Хозяин. Коим себя мнит.
Никого нет, – вразумляюще произнес Ломакин. – Все уже выехали. Все выписаны.
Амбал вдруг запереминался с ноги на ногу, чуть приседая и свистя втягивая воздух:
– Ща! Погоди! Стой на месте, придурок! – И он враскоряку просеменил в сортир, в одну из дверей, выходящих в зало. Сортиров на квартиру было два – совмещенный, в коридорных кишках, и монофункциональный, ближе к мерджаняновской комнате, в прихожей-зало.