Ты терпел и мне велел, – ляпнул Ломакин не по поводу назойливо демонстрируемой на всех уровнях многострадально действительно настрадавшейся нации (есть ли благоденствующие нации в родном Отечестве?!). Он ляпнул про соседство с Домом композиторов.
Гурген, слава богу, так и понял.
Я бы такого не потерпел – то и дело с ритма сбиваешься! Ты слушай, только с ритма не сбейся. В темпе вальса! Раз-два-три! Раз-два-три! Чистые простыни – там.
Предпочитаю в ритме танго. Основательно и с паузами. Мы, РУССКИЕ, сам знаешь, запрягаем долго, зато потом…
Да-а-а, АЛЕСКЕРЫЧ! Вы, РУССКИЕ, потом так пришпориваете! Караул!
Здорово все-таки, что еще можно ТАК шутить между собой и ни-ни – всплесков-выплесков ясельного нацсознания. Взрослые люди все-таки.
Вот и совпало у взрослых людей: то ли Гурген оказал Ломакину услугу, то ли Ломакин – Гургену. Обоюдное выручай, дружище!.
Давай еще по одной – за твое благополучное возвращение!
Давай!… Теперь давай еще по одной – за твое ритмичное проживание!
Мерджаняну бы вернуться живым-здоровым из Баку.
Ломакину бы прожить здесь, в Питере, неделю – ритм обещается бешеный. Правда, не в постельном смысле.
– За неделю точно управишься, Алескерыч? А то я к выборам хочу успеть. Надо проголосовать! – играл в законопослушность Гурген, тонко обозначая дату возвращения.
Не торопись, Джамалыч. В крайнем случае я за тебя проголосую. Был бы выбор.
В твоем выборе я не сомневаюсь. Голо… совать как будешь? С… писком?
Балансируешь паузами между слогами – и лихо оступаешься в препохабие: голо совать с… писком.
(Был бы выбор… Он выбрал Антонину. Она выбрала его… Не до глупостей, Ломакин, не до глупостей!).
Чтобы голо… совать с… писком, Алескерыч, ты хорошо кушай! Лобио кушай. Орехи там, в лобио. Еще чернослив у меня есть, на кухне-пакет с Девичьей башней найдешь. Потом, благодарить будешь!
Найду, чем заморить червячка, не беспокойся – и Ломакин чуть не поперхнулся упомянутым лобио. Горячая шутка.
Но Гурген пропустил мимо ушей. Слишком далекие ассоциации. Далекие-близкие. Для Гургена – да, далекие.
Шутка Антонины. Когда у них с Ломакиным произошло все, что только может произойти, она мельком глянула на ломакинское увядшее достоинство и хмыкнула: Что? Заморили червячка?. Почти обидная реплика, если бы она сама не была… м-м… инициатором (на фуршете-то! в Доме кино на Толкачева, или как теперь называется?!) и если бы после этой реплики сразу же не взялась за интенсивное воскрешение… червячка.
Кушай, кушай. Не голодай, а кушай. Чтобы в форме быть! Знаешь, какая разница между Кавказом и Россией? Они пьют и закусывают, а мы с тобой кушаем и запиваем. Ты меня когда-нибудь пьяным видел? И я тебя – нет!
Гурген льстил и себе, и Ломакину. Оба на исходе ночи были хороши. Себя как в, зеркало я вижу, и это зеркало мне льстит. Зеркало: Ломакин видел Мерджаняна, по документам – Ломакина, Мерджанян видел Ломакина, по документам – Мерджаняна. Всего на недельку. Каждый из них должен быть в форме!
Для Гургена быть в форме при перелете Санкт- Петербург – Баку означает надраться до полубеспамятства – память о погромах, даже если их удалось избежать… Баку. Разумеется, не по паспорту бьют, а по морде. Лицо у Гургена – усредненно-смуглое и усредненно-кавказское. Как, кстати, и у Ломакина. Ну, более кавказское, чем у Ломакина, но не более армянское, чем у коренного усредненного бакинца, – город полу-, четверть- и многокровок. Характерно, что Ломакин, только осев в Питере году в семьдесят пятом, очень не сразу, очень постепенно вдруг узнал: оказывается, существуют евреи, и эти евреи совсем даже не то, что не евреи. Таким образом… накладка почти исключена, Гурген. Лети. Каждый бакинец владеет минимум, тремя языками: русским, азербайджанским, армянским… ну, в школе еще – английский, немецкий. Это вряд ли, это сомнительно – за англичанина-немца не сойти, учитывая учпедгиз. Зато в остальном можно не опасаться. Можно почти не опасаться. Вряд ли, конечно, в обозримом будущем аэропорт Вина скажет прибывающим Бари галуз! но Хош гяльмишсиниз! Гургену обеспечено. Не армянское Добро пожаловать! так азербайджанское. Баджарана – джан гурбан! М-м-можешь – де-е-елай!… И тем не менее перед посадкой на рейс лучше отключить защитные реакции и включить бесшабашность. Сам-то знаешь, что – Гурген. Сам-то знаешь, Что – Мерджанян…
Так-то. Это проблема Гургена. И пусть он полагает: проблема Ломакина – НЕГДЕ. Пусть. Не посвящать же. Дружба – есть способность не посвящать друга в проблемы, которые он все равно не в силах решить. Решил бы свои!… Вот и пьем и закусываем, то бишь кушаем и запиваем! Жеребятимся настолько откровенно, насколько возможно меж близкими-давними друзьями.