По счастью дверь так и осталась приоткрыта, иначе биться бы ему колотиться. Он протиснулся и тут же налег на нее всем весом. Все. Закрыто. Искать глазами, чем бы дверь подпереть, – безнадега. Светлей не стало. Еще бы по лестнице, вверх – там уже чуть рассеивается.
В дверь изнутри тоже налегли – помощней ломакинского. Ну так их двое, шоломовцев!
Первому, кто высунется, отхвачу голову! – стараясь побороть бурлившее дыхание, угрожающе- внушительно сказал Ломакин. Давление ослабло, сошло на нет.
Шепот сквозь металл не просачивался, но они там явно шептались, готовились. К чему?
A! Вот к чему! Удар-р-р-р! Сильнейший маэ-гери, будь дверь похлипче – получилось бы. А так она гулко задрожала – но и Ломакин скамертонил, в голове задребезжало.
– И ноги отстригу! – неуязвимо пообещал Ломакин, приставив губы почти вплотную к створу. И тут же отпрянул, беззвучно запрыгав по лестнице вверх, из подвала. Пока они там переварят обещание, пошепчутся, выработают новую тактику, Ломакин испарится. У него ведь задача: испариться, не победить.
Он… испарился.
А ведь уже вечер, м-мда. Светлый, питерский, летний. – но вечер. Посвежело.
Воняет от Ломакина, вероятно, как от дюжины козлов!
Играть в кошки-мышки по дворам Петроградской стороны – не сейчас, пожалуй, как-нибудь в другой раз, пожалуй.
Он выйдя из подъезда, кося глазами назад, дошел до первого же поворота – повернул, оказался на Большой Пушкарской и тормознул первую же машину:
– До ДК Ленсовета, а? До метро, а? Подбрось!
– Это же рядом!
– Вот и опаздываю! А?
Садись…
До метро, до Петроградской, до ДК Ленсовета и в самом деле рукой подать – метров пятьсот-шестьсот. Любая машина – в ту сторону, если по Большой Пушкарской. Почему не подбросить? Запарился парень, время не рассчитал, а в ДК, как, водится, знаменитость концерт закатывает.
Ломакин, да, запарился. Но Ломакин, да, время именно рассчитал. Пятьсот-шестьсот метров отрыва от шоломовцев – разумно и надежно, чтобы не затевать кошки-мышки. Вот он был – и нету.
А кстати, в том же ДК, помимо концертов, вечная ярмарка: секонд хенд. Снова пора обновить гардероб. Недолго послужила маечка ly and te Тох.
Внутренний двор-колодец своего дома Ломакин отыскал не сразу, не вдруг, довольно поблуждал. Не по Сенную, конечно, однако поблуждал вполне. Было желание отработать себе, отходные пути на всякий случай. На какой? На всякий. А то все недосуг было осмотреться-обжиться.
Что-то Ломакина ждет в квартире-комнате Мерджаняна, в гробу с музыкой. Когда он в спешке покидал квартирку, это действительно был гроб с музыкой, без всех-всяческих метафор. Что-то сейчас?
Двор он нашел. Даже окошко отыскал – темное, кухонное. Уходил – было светло, пришел вечером – никто на кухне лампочку не включал. Зато форточка – закрыта. А он ведь минтая выветривал…
Так- так. Ну, влезать по стенке на второй этаж и заглядывать на кухню: гражданин Елдаев, бабка Ася, как вы там?… Негоже. Трюки – оставим для съемочной площадки, до лучших времен, если они наступят. Да и не нра-авится Ломакину во-он тот карниз. Тальку бы завести под крышу… Это не потеря куража, это как раз нутряное чутье. Точь-в-точь, как на фильме, кстати, упомянутого Егора Брадастого: Ну-ка! Фас! Тогда сам Улдис работал – и трюк с виду неброский: подъем по пожарной лестнице, десяток, метров проходки по бордюру в полкирпича и впрыгивание в окно. Страховка, если крепить не в натяг, перетрется. Если металлизированный канат, его видно. Улдис было решил: так пройду, но еще посидели-посудили-порядили. И тут местный пацан (снова сопленыш!) с бормотанием да не хрен делать! влезает по лестнице, пробегает по бордюру, впрыгивает в окно. Улдис, отнаблюдав, задумчиво сказал: Теперь тальку на крышу надо завести непременно. Н-не понравилось что- то. Завели, все же отсняли. А назавтра узнали, что пацан тот разбился насмерть: вечерком решил показать своей пацанке, какой он молодец-удалец, еще раз! Улдис же после первого подвига сопленыша отметил: один из кирпичей, склонен… выкрашиваться. Такие дела…
Не станет Ломакин и пытаться, не пацан все же. А во-он тот кирпичик тоже очень и очень склонен… Но вот когда и вдруг Ломакину припрет выпрыгивать из окошка, то, значит, сюда, потом – в распор, потом – на асфальт. Приемлемая траектория. Безопасная. Хотя, лучше бы ему, не приперло. Ломакин покружил по закоулкам, вернулся на Большую Морскую. Пора домой. Душ принять, отдохнуть… Устал Ломакин. То бишь Мерджанян. То бишь выпускник Кембриджа бейсболист под номером 8, если верить майке-обнове. Чихать Ломакину на кэмбриджские буковки – главное, нет на майке кровавых потеков. Долго придется растолковывать: эта кровь не бабкина, эта кровь шоломовская.