Сеитикс возразила с необычным жаром: «Теперь я не ем дикко — но у меня нет таких инстинктов!»
Рейт молчал, насмешливо посматривая на набережную. Молодая горожанка, возбудившая негодование Сеитикс, замедлила шаги и подтянула оранжевый кушак на талии. Она улыбнулась Рейту, с любопытством задержала взгляд на Сеитикс и поспешила дальше размашистой походкой.
Сеитикс, искоса следившая за Рейтом, начала было говорить, но прикусила язык. Потом неожиданно выпалила: «Ничего не понимаю в вашем гхиане! Не понимаю тебя! Ты только что улыбнулся этой гнусной размалеванной девице. Ты никогда…» Тут она снова остановилась и продолжала уже притихшим голосом: «Надо полагать, ты объясняешь свое поведение инстинктом».
Рейт потерял терпение: «Постарайся понять непреложные факты действительности! Инстинкты — часть нашего биологического наследия, их невозможно полностью избежать. Мужчины и женщины устроены по-разному». Он вкратце изложил анатомические и физиологические принципы воспроизведения потомства. Сеитикс сидела, неподвижно выпрямившись и глядя в куда-то в море. «Таким образом, — заключил Рейт, — вполне естественно, что люди время от времени позволяют себе уступить невольным инстинктивным побуждениям».
Дочь пнумекинов ничего не сказала. Рейт заметил, что она судорожно сжимала руки: костяшки ее пальцев побелели.
Минут через пять девушка нарушила молчание тихим, испуганным вопросом: «Хоры в священной роще — они этим занимались?»
«По всей видимости».
«И ты меня увел, чтобы я не смотрела».
«Верно. Я решил, что для первого дня на поверхности тебе было достаточно новых впечатлений».
Сеитикс помолчала, подумала: «Нас могли убить».
Рейт пожал плечами: «Вполне вероятно».
«А голые плясуньи на базаре — они тоже хотят этим заниматься?»
«За деньги: это их профессия».
«И все остальные — все гхауны?»
«Большинство. Бывают, конечно, исключения».
«Ты тоже?»
«Без всякого сомнения. Но не сейчас. Как-нибудь в другой раз».
«Тогда почему… — она запнулась. — Тогда почему…» Сдерживая рыдания, Сеитикс не могла закончить вопрос. Рейт протянул руку, чтобы похлопать ее по плечу. Девушка отпрянула: «Не трогай меня!»
«Извини… Не надо сердиться».
«Ты вытащил меня в свой кошмарный мир, ты оторвал меня от всего, к чему я привыкла, ты притворялся добрым. И все это время, все время… ты замышлял — это?!»
«Неправда! — оправдывался Рейт. — Ничего подобного! Абсолютная чепуха!»
Сеитикс холодно подняла брови: «Значит, я тебе отвратительна?»
Рейт в отчаянии вскинул руки: «Из огня да в полымя! Конечно нет! На самом деле…»
«На самом деле что?»
Подходивший в это время Кауч предоставил Рейту долгожданный повод прервать разговор: «Как провели ночь?»
«Вполне удовлетворительно», — сказал Рейт.
Сеитикс поднялась из-за стола и быстро ушла. Лицо цзафатрийца вытянулось: «Я ее чем-то оскорбил?»
«Она на меня злится, — объяснил Рейт. — Почему — понятия не имею».
«Обычное дело. Чему тут удивляться? Скоро, по столь же загадочным причинам, она вернется, веселая и ласковая. Тем временем, я хотел бы услышать, что вы думаете по поводу подводных бегов».
Рейт нерешительно двинулся вдогонку Сеитикс, заходившей в гостиницу: «Не следовало бы оставлять ее одну…»
«Не беспокойтесь! — задержал его Кауч. — В «Удачливом моряке» знают, что она и вы — под моим покровительством».
«Что ж, займемся подводными бегами».
«Вы уже поняли, как угревод скрывает мошенничество? Бега не начнутся до полудня».
«Тем лучше».
Сеитикс никогда в жизни не была так рассержена. Поспешно, почти бегом, она вернулась в гостиницу, пересекла сумрачную приемную и закрылась в комнате, где провела ночь, яростно задвинув тяжелый засов. Опустившись на кушетку, минут десять она сидела, лихорадочно дрожа от бешенства. Потом беззвучные слезы сожаления и разочарования потекли по ее щекам. Она вспомнила Убежища — тихие коридоры, спокойно проходящие мимо, облаченные в черное фигуры… В Убежищах ничто не вызывало гнева, волнения, других непривычных эмоций, теперь то и дело возмущавших ее ум. И там давали дикко… Сеитикс нахмурилась, пытаясь вспомнить вкус хрустящих маленьких облаток. Подчинившись внезапной прихоти, она встала и посмотрела на себя в зеркало, висевшее сбоку на стене. Раньше, вечером предыдущего дня, она заглянула в зеркало без особого интереса. Отражение показалось ей просто лицом — с глазами, носом, ртом и подбородком. Теперь она изучала свою внешность с пристрастием — притронулась к черному локону, спадавшему на лоб, подправила его пальцами, оценила результат. На нее смотрело чужое лицо. Сеитикс подумала о гибкой накрашенной девице на набережной, нахально оглядевшей Рейта. На той были синие рейтузы до колен и безрукавка в обтяжку — наряд, мало напоминавший бесформенный серый комбинезон цзафатрийского покроя. Сеитикс сняла блузу и брюки, встала перед зеркалом в белой ночной рубашке, покрутилась, рассмотрела себя со всех сторон. Чужое лицо, незнакомая фигура. Что, если бы Рейт ее сейчас увидел? Что бы он сказал? Вспомнив о Рейте, Сеитикс опять взбесилась. Он считал ее ребенком! Или чем-то еще позорнее ребенка — она не могла подыскать слово. Сеитикс ощупала себя руками, приблизилась к зеркалу и подивилась тому, как изменилось ее тело… Первоначальный план — вернуться в Убежища — потерял привлекательность. Зужма-кастшаи бросят ее в бездонную тьму. Даже если ей, по той или иной причине, сохранят жизнь, ей снова начнут скармливать дикко. Губы Сеитикс покривились — она больше не хотела есть дикко.