К моменту его поступления на юридический факультет мать весила не больше, чем одна из тех кистей, которыми рисовала. Когда он возвращался домой, то находил отца, отгородившегося тяжелым молчанием горя. И этому не было конца. А Камиль в ожидании горбил свое тело вечного ребенка над сводами законов.
Все произошло очень просто, в один из майских дней. Даже не поздоровавшись, отец произнес: «Приезжай», и Камиля охватила внезапная уверенность, что теперь ему предстоит жить наедине с самим собой и больше никого не будет.
В сорок лет этот человечек, с длинным выразительным лицом, лысый как яйцо, знал, что он не один. Это случилось, когда в его жизнь вошла Ирэн. Но вчерашний вечер, со всеми видениями из прошлого, и впрямь показался ему утомительным.
К тому же он не переваривал дичь.
Приблизительно в то время, когда он нес Ирэн поднос с завтраком, полицейский патруль подобрал Алису на бульваре Бон-Нувель.
Камиль сполз со стула и отправился в кабинет Армана, отличающегося чрезмерной худобой, большими ушами и феноменальной скаредностью.
— Через десять минут, — сказал Камиль, — доложишь, что нашли Марко. В паршивом виде.
— Нашли?.. А где? — спросил Арман.
— Понятия не имею, сам придумай.
Торопливыми шажками Камиль вернулся к себе в кабинет.
— Ладно, — продолжил он, подходя к Алисе. — Начнем сначала, спокойно и не торопясь.
Он стоял лицом к ней, и их глаза оказались почти на одном уровне. Алиса, казалось, понемногу выходила из ступора. Она удивленно и немного по-детски смотрела на него, словно видела в первый раз. Камилю такие взгляды были хорошо знакомы, он уже не обращал на них внимания. Должно быть, девушка необыкновенно живо внезапно ощутила всю абсурдность мира, осознав, что она, Алиса, избитая два часа назад так, что желудок до сих пор сводило болью, вдруг оказалась в уголовной полиции перед мужчиной ростом в метр сорок пять. И он предлагает ей все начать с нуля, как если бы она уже не была на нуле.
Камиль уселся за стол и машинально выбрал один из десятка карандашей в изящном стеклянном стакане, подарке Ирэн. Поднял глаза на Алису. На самом деле Алиса вовсе не уродина. Скорее хорошенькая. Тонкие, чуть расплывчатые черты, на которых уже сказались и небрежность обращения, и бессонные ночи. Пьета, скорбящая Богоматерь. Она походила на копию античной статуи.
— И как давно ты работаешь на Сантени? — спросил он, одной линией набрасывая в блокноте очертания ее лица.
— Я на него не работаю!
— Хорошо, скажем, года два. Ты на него работаешь, а он тебя обеспечивает, так?
— Нет.
— А ты что, вообразила, тут дело в любви? Ты так себе это представляешь?
Она уставилась на него. Он улыбнулся ей и снова сосредоточился на рисунке. Повисла долгая пауза. Камиль вспомнил фразу, которую часто повторяла мать: «В теле модели всегда бьется сердце того, кто ее рисует».
Еще несколько карандашных штрихов, и в блокноте возникла иная Алиса, моложе той, что сидела перед ним, такая же скорбная, но без фингала. Камиль поднял на нее глаза и, казалось, принял решение. Алиса смотрела, как он подтаскивает стул поближе к ней и забирается на него, словно ребенок, так что ноги болтаются в тридцати сантиметрах от пола.
— Можно покурить? — спросила Алиса.
— Сантени влип в полное дерьмо, — продолжил Камиль, будто ничего не слышал. — Все его ищут. Уж кому, как не тебе, это знать, — добавил он, кивая на ее синяки. — Не очень-то приятно, верно? Не лучше ли, чтоб мы нашли его первыми, как полагаешь?
Алису, казалось, гипнотизировали ноги Камиля, раскачивающиеся, как маятник.
— Ему не хватит связей, чтобы выпутаться. Лично я даю ему пару дней в лучшем случае. Но и у тебя связей не хватит, они тебя снова найдут… Где Сантени?
Упрямый, надутый вид, как у ребенка, который знает, что делает глупость, и все равно ее делает.
— Ну ладно, я тебя выпущу, — проговорил Камиль, как бы обращаясь к самому себе. — И надеюсь, что в следующий раз я тебя увижу не на дне мусорного бака.
Тут-то и появился Арман:
— Только что нашли Марко. Вы были правы, выглядит он паршиво.