Я незаметно покачала ему головой. Молчаливое «Не вмешивай меня в это!».
— Возможно, мне следует уйти, — сказала я, когда Абри леденящим кровь взглядом посмотрела сквозь меня.
Я попыталась встать, но она остановила меня одним взглядом.
— Нет, это завтра разнесется по всем газетам, если ты уйдешь еще до того, как принесут наше вино.
— Что? — переспросила я.
— Кажется у тебя неверное представление. Оглянитесь вокруг, мисс Прайс.
Рядом с обслуживающим персоналом ожидают два папарацци, также как и журналист из «Кейп Таймс» в главном зале.
— Вижу, — сказала я, стараясь не создавать ненужных проблем. Я откинулась на спинку кресла и еще раз положила на колени салфетку.
— Да, так что, даже если мне и не нравится, что вы причастны к семейному разбирательству, как сейчас, но я должна добавить, что будет принесен гораздо больший ущерб, если случится утечка информации, — она просверлила меня еще одним уничижительным взглядом. — Ты остаешься.
— Остаюсь. Я поняла, — ответила я, устраиваясь на стуле поудобнее.
Абри посмотрела на Саймона еще раз.
— Почему сейчас? — спросила она, прищурившись. — Тебе остался один семестр до выпуска. Почему сейчас? — повторила она.
— Потому что я люблю ее и не хочу ждать, — сообщил он, как непреложный факт.
Я едва сдержала свое «ах».
— Что-то тут не так, — сказала она, постукивая ногтями по ножке бокала, единственный признак того, что она не полностью контролировала свои эмоции.
Имоджин беспокойно заерзала в своем кресле, глядя вниз на колени и избегая встречаться взглядом с Абри.
Ничего себе.
Челюсть Саймона напряглась.
— Я знаю, на что ты намекаешь.
— И? — спросила Абри, рассматривая явно нервничающую Имоджин.
— Не то, чтобы это имеет что-то общее с остальным, но да, Имоджин беременна, — произнес Саймон, сбрасывая бомбу, словно заявляя, что во вторник будет дождь. — Это не единственный фактор, оказавший воздействие на мое решение.
Вот черт! И второй «ах».
К этому времени даже Генрик утратил свое постоянное выражение лица «все хорошо».
— Только не это, — сказала Абри, откидываясь на спинку стула.
Я повернулась к Яну, его лицо было бледным. Я поместила свою руку в его, напоминая о своем присутствии. Он сжал мои пальцы.
— Мама, сейчас срок всего шесть недель, — продолжил Саймон. — Мы можем пожениться быстро в неизвестном месте. Мы подумывали о каком-нибудь месте в тропиках, создавая впечатление, будто мы планировали тайную свадьбу несколько месяцев. Никто не подумает по-другому, так как Имоджин присутствует в моей жизни более двух лет. Более того, они будут ожидать этого. А через пару месяцев мы объявим о ее беременности.
— Что ж, ты все обдумал, сынок, не так ли? Все идеально и прилично, да? Но ты кое-что забыл.
— Что?
— В этом месяце перевыборы, и они безотлагательны. Никто не поверит, что мы планировали свадьбу так близко к концу моей предвыборной кампании.
— Боже, мама. Знаешь что? Ты права. Давай подождем. Да, мы подождем и объявим об этом, когда Имоджин будет представлена, и тогда действительно будет скандал.
Послушай, мы делаем это только потому, что мы не хотим ставить под угрозу твою карьеру. Если бы это зависело от нас, то мы бы подождали до выпуска и до того, как родится ребенок, затем поженились бы в Лондоне в церкви, в которую с детства ходила Имоджин.
— Ты ждешь, что я буду тебе благодарна? — шепотом прокричала Абри, глядя на Имоджин. — Боже, это снова Ян.
— Абри, — сказал Генрик. — Хватит.
— Так и есть, — начала она, но Генрик остановил ее, положив свою руку на ее. — Я сказал хватит, Абри.
Абри выглядела огорченной, и от этого у меня добавилось еще немного больше уважения к Генрику. Он не был полностью человеком, легко поддающимся влиянию, как я подумала о нем поначалу. За столом снова установилась тишина, когда официант принес наши напитки и принял заказ на основные блюда.
Еда была подана, а столом все еще не было произнесено ни одно слово. Удивительно, никто из нас не был голоден, и мы гоняли еду по тарелкам.
Я откашлялась, провоцируя возможный гнев Абри, но меня это не заботило.
— В собственности у компании моего отца есть остров, — сообщила я. — Я могу обеспечить вам конфиденциальность.
Глава 22
Лонг-стрит в Кейптауне была оживленнее, чем Французский квартал на Марди-Гра.
Улица, казалось, была усеяна людьми, отовсюду торчали головы. Кейптаун так сильно напомнил мне Америку, что стало страшно. Единственной реальной разницей были акценты, и иногда кто-то создавал атмосферу, которая была типично африканской, но в остальном, если бы я запечатлела сцену, когда я только приехала, и поместила ее рядом с фотографией Чревоугодия, Нового Орлеана, вы бы не смогли заметить разницу.
Даже архитектура Лонг-стрит напоминала Новый Орлеан. В этот момент я очень сильно заскучала по дому, поэтому придвинулась ближе к Яну, когда мы пробирались сквозь толпу. Я не знала, как можно скучать по месту, которое было похоже на ужасную жизнь, но я скучала. Меня переполняла потребность поспать в своей постели, среди пуховых подушек и простыней. Чтобы Маргарита принесла мне завтрак в постель.
Пригласить Кэти, Питера и Джиллиан на массаж, укладку волос, маникюр и макияж.
— Ты скучаешь по Мандисе? — спросил меня Ян, прерывая мои мысли.
— Что? — спросила я, чувствуя, как по моей груди разливается стыд.
— Ты выглядела немного грустной. Скучаешь?
Я подумала о ребенке в Масего и почувствовала непреодолимое желание обнять ее. Дом, комфорт быстро покинули мое сознание, и разум устремился прямиком к Мандисе.
— Я безумно скучаю по ней. Она — мое маленькое солнце.
Ян обнял меня за плечи и поцеловал в шею.
— Осталась бы в этих объятиях на всю ночь?
— Ты не мог бы оторвать меня.
— Улица может стать немного дикой. Держись крепче.
— Вообще не проблема, — подыграла я.
Ян вел меня, как телохранитель, по улице, пока мы не подошли ко входу в здание, помеченное внушительной вертикальной вывеской с надписью — «Взрыв».
— Вот куда мы с моими старыми друзьями ходили по субботним вечерам.
Для меня это было чистое, неподдельное развлечение. Я любила танцевать.
Я повернулась с улыбкой в его сторону и обхватила обеими руками его шею.
— У меня такое чувство, что сегодня вечером меня ждет много сюрпризов.
Ян запустил руки в волосы у меня на макушке и задержал их там.
— Приготовься, Прайс, потому что я собираюсь перевернуть твой мир.
Слишком поздно.
Выходит, «Взрыв» не был типичным танцевальным клубом. Он был вписан в красивый двухэтажный викторианский дом с отремонтированными интерьерами из переработанного темного дерева и кирпичными стенами, но современными бетонными полами. И бас был положительно громким, чего вы никогда не ожидали в слабо освещенной атмосфере изысканности, которую он излучал, но было заманчиво. Я обнаружила, что меня как магнитом тянет на танцпол, но Ян потащил меня к бару.
— Что ты будешь? — Спросил он.
Я просканировала бар и нашла то, что хотела. Бутылка Гленливета, односолодового, выдержанного двадцать один год. — Виски, чистый, — сказала ему, — вот эта бутылка.
— То же самое, — сказал Ян бармену. — Черт возьми, Софи, — сказал он, поворачиваясь ко мне, — я понятия не имел, что ты пьешь, как пятидесятилетний мужчина.
Я громко рассмеялась.
— Тебе шестнадцать, — сказала ему, рисуя картину, — твои родители запирают шкафчик с алкоголем, на кухне постоянно работают люди, единственный доступный ликер, который ты можешь найти, спрятан в ящике стола твоего отца, и это односолодовый виски. Как ты думаешь, к чему бы у тебя развился вкус?