Руперт достал из кармана маленький шелковый мешочек, открыл его и вытряхнул содержимое на стол:
— Вот это.
Октавия впилась глазами в предмет — маленькое, искусно сделанное серебряное колечко сверкнуло в солнечном луче.
— Какое крошечное! — Она сжала кольцо между пальцами. — У Уиндхэма такое же?
— Их два. Вот тут есть устройство… с помощью которого его можно открыть… спрятано в глазу птицы. — Он показал мастерски выгравированного орла. — Слишком миниатюрно для человеческих пальцев. Нужна булавка.
— Ножницы подойдут? — Октавия порылась в корзинке с работой для вышивания и достала небольшие ножницы.
Руперт осторожно вставил острый кончик в глаз. Колечко раскрылось.
— То, что у Уиндхэма, соединяется с этим, и получается кольцо, которое можно надеть на палец взрослого мужчины, — объяснил он и зачем-то прибавил:
— Нетолстый палец.
— И что это означает? — Октавия взглянула Руперту в лицо, но, только что открытое и дружелюбное, при ее вопросе оно померкло. Дверца захлопнулась.
— Этого тебе не нужно знать. — Он закрыл кольцо и спрятал его в мешочек.
— Разве я не имею права?
— Будешь иметь, если заслужишь.
В его словах прозвучало такое холодное пренебрежение, что Октавия осеклась. Она ни на что не имела права, кроме того, что он ей обещал.
— Послушай, Октавия. — Тон Руперта изменился, стал почти мягким. Он взял ее за руку. — Я не могу рассказать тебе больше, чтобы окончательно не смутить твои мысли. Если ты узнаешь, что лежит между мной и Уиндхэмом, то можешь нечаянно выдать тайну. И тогда он догадается о правде — настолько невероятной, что поначалу даже не поверит. В этом случае весь наш план пропадет. Сейчас тебе надо знать лишь то, что ты должна знать. Верь мне, Октавия, когда все окажется позади, ты узнаешь все. Это я тебе обещаю.
Тогда узнает и Октавия, и целый мир. Он зажал ее лицо меж ладонями и улыбнулся, словно его улыбка могла развеять ее разочарование и обиду, стереть следы поцелуев Филиппа.
— Доверься мне.
— Хорошо, — нехотя согласилась Октавия. — Хотя работать впотьмах очень трудно. Почему ты считаешь, что я могу проговориться, если узнаю правду?
Руперт вздохнул:
— Кроме себя, я этот секрет не доверяю никому. Но если ты хочешь расторгнуть наше соглашение, я согласен.
— Разве я могу? Мы зашли слишком далеко.
— Я тоже так думаю, — серьезно согласился Руперт. — Но пойми, Октавия, я тебя ни к чему не принуждаю.
Конечно, нет, горько думала она. Не принуждает. Но если она не выполнит свою часть сделки, он не выполнит свою. И тогда придется забирать отца и снова перебираться на грязную, убогую улицу в Шордиче. Вернется прежний ужас от сознания того, что надо лазить в толпе по карманам. И раньше это было непереносимо, а теперь — просто невозможно.
В ответ она лишь посмотрела на него, и сердце Руперта сжалось от той правды, которую он увидел в ее глазах. Он мог бы ее освободить. Одним словом. И сам расправиться с Гектором Лакроссом и Дирком Ригби. Те уже сейчас на коленях умоляют, чтобы он захлопнул за ними дверцу ловушки. Ему это ничего не будет стоить. Более того, принесет известное удовлетворение: он рассчитается с бесчестными и жадными проходимцами.
Но уже в следующее мгновение он вспомнил годы скитаний, нищету, человека, имя которого он теперь носил. Настоящий Руперт Уорвик был истинным мошенником, непокорным закону вероотступником. Он пользовался алчностью и тщеславием людей — но никогда их беззащитностью, — чтобы достать денег для себя и своего молодого спутника.
Руперт Уорвик спас Каллума Уиндхэма от позорной смерти в лачуге в Кале. Спас от отчаяния и научил всему, что знал. Но погиб в пьяной ссоре в таверне в Мадриде. Умирая, он завещал молодому другу вернуться домой и забрать все, что по праву принадлежало ему. Потому что жизнь, которую вел сам Руперт Уорвик, нельзя было назвать жизнью.
И вот Каллум, взяв себе имя наставника, вернулся на родину. И теперь ему необходима помощь Октавии, чтобы отомстить за Джерваса… и годы своего нелегкого бродяжничества.
Не в состоянии видеть мольбу в ее глазах, Руперт отвернулся. Он знал, что Октавия сделает все, что нужно. Она обладает смелостью и решительностью.
— Держи меня в курсе своих дел с Уиндхэмом, — произнес он с обычной прохладцей. — Я желаю знать, где и когда вы намерены встречаться.
— Зачем?
— Затем, что хочу за тобой присматривать.
— Ты думаешь, он опасен для меня?
Руперт почувствовал язвительные нотки в ее голосе, но спокойно ответил:
— Нет, если бы я так считал, мы бы действовали по-другому.
— А если он меня поймает, когда я буду чистить его карманы?
Руперт нахмурился:
— Нужно, чтобы этого не произошло. Ведь раньше тебя не поймали ни разу. Почему это должно случиться сейчас?
Октавия пожала плечами:
— Риск всегда существует, а я давно не практиковалась.
— Ну так начни сейчас, — коротко заметил он, — прежде чем идти на серьезное дело.
— И как ты это себе представляешь? — насмешливо спросила Октавия.
— Можешь немного пошерстить гостей. А добычу где-нибудь оставишь, чтобы они подумали, что сами обронили пропажу.
— О! — Октавию поразило, как точно он воспроизвел ее собственный план.
— Неплохая идея?
Раз мысль была ее собственной, не согласиться с ней было глупо.
— Что ж, думаю, подойдет. Хотя красть у собственных гостей как-то не очень красиво.
— Не красть, а брать лишь на время, — поправил ее Руперт. Он взял в ладони ее лицо, указательным пальцем погладил губы. — Иди умойся и причешись. Сразу почувствуешь себя лучше.
— Стоит после того, как тебя тискали отвратительные руки, — не выдержала она. Глаза Руперта потухли.
— Тебя никто не принуждает, — снова повторил он. — Раньше тебя эта перспектива нисколько не беспокоила. Так отчего же так тревожит сейчас?
Тревожит, потому что тебе нет, кажется, дела до того, что я должна совершить. Тревожит оттого, что я не шлюха. А когда хладнокровно соглашалась соблазнить Филиппа Уиндхэма, еще не знала, что значит сливаться в одно целое, когда ты становишься мной, а я тобой. Вот почему меня это тревожит.
Но ничего подобного Октавия вслух не сказала.
— Ладно, все в порядке. Просто немного испугалась. Руперт постарался скрыть облегчение.
— Раньше начнется, раньше и кончится. Пойду зайду к твоему отцу. У букиниста на Чаринг-Кросс отыскался древний томик «Достопамятных мыслей» Ксенофонта. Он его, наверное, заинтересует.
— Ты слишком заботишься об отце.
— А разве не следует? — озадаченно спросил Руперт.
— Просто это меня удивляет, — пожала плечами Октавия.
— Ты считаешь меня невнимательным? — Он казался раздосадованным.
— Нет, просто способным заниматься только одним делом. — Октавия вышла из комнаты.
Руперт неподвижно глядел на дверь, которую она оставила слегка приоткрытой, а в воздухе еще витал тонкий запах духов.
Октавия считала, что ему безразличны ее чувства и переживания, и была так далека от правды! Она не подозревала, насколько его мучила мысль о том, что ей предстояло сделать. Не могла знать, каких усилий ему стоило делать вид, что ему на все наплевать. Когда-то так оно и было. Но после того как он узнал Октавию, все, что касалось ее, стало для него близким.
Широкими, сердитыми шагами Руперт ходил по гостиной, убеждая себя в том, что не просто использует девушку. Октавия знала, на что идет. И согласилась по собственной воле.
Но так ли это на самом деле?
Как быть с тем первым разом? С зельем с гвоздичным ароматом, подмешанным в коньячный пунш? Тогда он ее еще не знал. А если бы знал, смог бы совершить такое?
— Черт побери! — Руки вцепились в каминную полку, так что побелели костяшки.
Он изо всех сил пытался вернуть душевное равновесие, обрести ясность цели. Что сделано, то сделано. Камень покатился и набирает скорость, но никого не заденет.
Октавии ничто не повредит. В память покойного Руперта Уорвика он дал себе молчаливую клятву, что по его вине Октавия Морган больше никогда не пострадает.