— Тихо! — рявкнул Руперт. — Гриффин, верни людей к работе, если они не хотят остаться вовсе без работы!
Он прошел к столу и увидел увлеченную охотой кошку. Кошка распласталась на животе и пыталась лапой достать ужа, спрятавшегося в щели. Судомойка взвизгнула и открыла новый раунд всеобщей какофонии.
Потеряв интерес к змее, Руперт обернулся и успел заметить, как в дверь библиотеки шмыгнула полевая мышь, а вслед за ней — устрашающего вида одноглазый черный с белыми пятнами кот.
— Где Фрэнк? — От того, что Руперт произнес эти слова очень тихо, голос его не стал мягче.
— Здесь, — отозвалась с лестницы Октавия. Ее голос дрожал, и Руперт тут же определил: от смеха. Он много дней не слышал этих звуков, и сердце в его груди екнуло.
— Дайте-ка его мне, миледи, — заявил Гриффин. — Отведу его на конюшню и преподам такой урок, который он вряд ли забудет.
— Сомневаюсь, чтобы у тебя получилось, Гриффин, — возразила Октавия, крепко держа мальчишку за ворот и волоча за собой по лестнице. — За его короткую жизнь Фрэнка так часто били, что одной поркой больше, одной меньше уже не имеет значения.
— Ничего я такого не сделал! — протестовал мальчуган.
— Сделал, сделал, — назидательно повторяла Октавия, стаскивая его с последней ступени. В глазах девушки плясали смешливые искорки.
— Знаешь, Руперт, папа велел ему отобрать для урока змей и мышей и выучить их латинские названия. Так что он сделал именно то, что его просили.
— Да? — Руперт готов был поверить, что Оливер Морган способен дать мальчику такое необычное задание.
— Правда, не совсем, — осторожно добавила Октавия. — Отец просил отобрать картинки змей и мышей, а Фрэнк решил, что будет правдоподобнее — или забавнее — принести настоящих тварей.
Руперт улыбнулся. Мальчик все еще извивался в руках Октавии.
— А как они разбежались?
— Выскочили из ящика, вот и все. Я ни в чем не виноват, хозяин.
— Врешь, маленький оборвыш, — взорвался Гриффин. — Ты всех специально выпустил на кухне, чтобы их увидели кошки.
— Гриффин, — мягко перебил дворецкого Руперт, — меня бы очень устроило, если бы ты отправил людей по своим местам.
Лицо дворецкого побагровело. Он поклонился и махнул рукой воющим слугам. Через несколько секунд вестибюль опустел — остались лишь Октавия, Руперт и притихший, настороженный Фрэнк.
Его взгляд перебегал с господина на госпожу, озорство в глазах исчезло, сменившись стариковской опасливостью, которую замечали в первые дни его жизни на Довер-стрит.
— Что же нам с ним делать? — поинтересовалась Октавия и тут же отпрыгнула в сторону: из библиотеки прямо на нее выскочил огромный черный кот.
— Сколько их всего?
— Мышей или змей?
— И тех и других.
— Судя по тому, что сказал мне Фрэнк, змей три, а мышей четыре. И я не представляю, как нам их поймать. — Голос ее дрожал от смеха.
Руперт вслушивался в знакомые переливы смеха, и эти звуки казались ему божественными. Они изгоняли память о том, другом, страшном смехе.
Заметив, что и Руперт рассмеялся вместе с Октавией, Фрэнк заулыбался. Он никак не мог поверить, что они находят это забавным. Самому ему история со змеями и мышами казалась смешной. Но опыт общения со взрослыми подсказывал, что никто из них не разделяет его чувство юмора. Однако эти двое не были похожи на остальных. Гриффин, экономка, кухарка — эти были ему знакомы. Но хозяин и миссис Тави оказались людьми совершенно иного сорта. И еще старикашка наверху… он явно выжил из ума, но был совершенно безвреден.
— Но что же нам все-таки с ним делать? — повторила Октавия.
— Решим, когда он выловит всю свою живность. — Руперт достал из кармана платок и, как-то совершенно естественно взяв девушку за подбородок; вытер мокрые от слез глаза.
В первые секунды никто не осознал, что произошло, но уже в следующее мгновение улыбка Октавии погасла и глаза потеряли блеск. Она отвернулась.
Руперт повернулся к мальчику. Его голос прозвучал строго, в глазах появилась сталь:
— Фрэнк, ты поймаешь всех до единой твари, а до тех пор не получишь ужина. — Еда была для мальчика лучшим стимулом.
Лицо Фрэнка стало снова настороженным. Он вобрал голову в плечи, сгорбился, а когда Октавия ослабила хватку, вывернулся и скользнул в темный угол, словно хотел спрятаться.
— А как он разыщет их в огромном доме? — В голосе Октавии не было ни намека на прежнюю смешливость. — Они могут спрятаться где угодно: за панелями, под ковром.
— Пусть попробует, — коротко бросил Руперт и направился к библиотеке.
— Насколько я знаю Фрэнка, он выйдет на улицу, наловит других и выдаст за тех. — Октавия последовала вслед за ним.
Ее душу охватила тоска, как только между ними возник знакомый холодок. Прежнего нельзя вернуть. Ум отказывался покориться человеку, который ее хладнокровно опоил и вызвал неестественный порыв.
Он ее обхитрил. Обманул. Предал. И этот стыд и разочарование были для нее невыносимы.
— Ну что ж, не буду слишком глубоко вдаваться в то, какое он примет решение. — Руперт постарался, чтобы его речь снова звучала легкомысленно. — Бокал шерри?
— Спасибо. — Девушка приняла вино, поблагодарив его обычной теперь чужой и холодной улыбкой.
— Если мыши за обшивкой начнут плодиться, они нас скоро выживут из дома. — Ей явно стоило больших усилий поддерживать разговор, и Руперт перешел к делу. У них осталась одна общая тема — их соглашение, и он заговорил сосредоточенно и деловито:
— Когда ты сможешь выманить Филиппа на свидание из города?
— После истории с Фрэнком Уиндхэм относится ко мне довольно настороженно, — ответила она. — Мне кажется, хочет убедиться, что я не разнесла историю по всему свету и он не сделался всеобщим посмешищем. Но я продолжаю с ним заигрывать, и он постепенно сдается. Скажешь, когда выманить его в пустошь. — Октавия отошла к окну.
С минуту Руперт глядел на нее. Октавия больше не говорила о своих делах с братом, а он ее больше не спрашивал. Не имел права командовать.
— Скажем, в следующую среду. — Он сказал это так, словно они намечали чайную вечеринку. — Я предупрежу Бена.
— А как дела со шпионом? — Октавия продолжала смотреть в окно.
— Не думаю, чтобы он вообще был.
— А Моррис?
— Бен так не считает.
— Хорошо, значит, назначим на следующую среду, — Решено. — Руперт поднялся.
Дверь за ним закрылась очень мягко. Ножка бокала хрустнула в пальцах Октавии. Сверкающее стекло впилось в кожу, и на ней выступила капелька крови.
Глава 19
Филипп Уиндхэм подъехал к дому и, выйдя из кареты, нахмурился: перед подъездом стояло незнакомое ландо. В эти ранние утренние часы на площади было немноголюдно, только чей-то лакей прогуливал жирного мопса.
— Кто у нас? — спросил он дворецкого, когда тот распахнул перед ним дверь.
— Врач, милорд, — объяснил слуга. — С леди Сюзанной худо. Няня сказала, что ее лихорадило всю ночь и миледи в большом волнении.
Филипп нахмурился сильнее, потом нетерпеливо пожал плечами:
— Женщины в таких делах всегда преувеличивают. Нечего устраивать мне в доме кавардак только потому, что приболела девчонка. Поблагодари врача и отправь побыстрее восвояси.
— Будет исполнено, милорд, — деревянно поклонился дворецкий.
Все еще хмурясь, Филипп развернул газету и принялся за говяжью отбивную. Спокойствие в его доме сегодня было нарушено. Откуда-то доносились звуки поспешных шагов, слышались голоса — приглушенные, но настойчивые. Наконец он не выдержал, вышел из комнаты и столкнулся с грузно спускающимся по лестнице врачом. В руке тот держал черный саквояж, под мышкой — шляпу. Следом за ним с заплаканными глазами семенила Легация.
— Вы уверены, что компрессы помогут? — спрашивала она врача. — Девочка плачет, когда мы их ставим. Наверное, жгут кожу.
— Любезнейшая леди Уиндхэм, я уже вам объяснял, что у девочки круп и болезнь может перекинуться на легкие. — Доктор говорил одновременно и важно, и нетерпеливо. — Компрессы должны быть достаточно горячими, чтобы покраснела кожа. Видите ли, если лихорадка опустится в легкие, положение станет угрожающим. Насколько — у такого маленького ребенка предсказать невозможно.