— В чем дело? — Филипп посмотрел на врача.
— У леди Сюзанны тяжелый случай крупа. — Доктор поклонился.
— Милорд, она так страдает. — Глаза Летиции наполнились слезами. — Мы с няней чуть с ума не сошли. Всю ночь не знали, как ей помочь.
— Но теперь вы располагаете советом врача. И я уверен, не дешевым, — насмешливо перебил граф жену.
— Но вы же не будете сердиться. — На какое-то время Летиция позабыла свой страх перед мужем: его вытеснил более сильный страх — страх за жизнь ребенка. Но как только Филипп обратил на нее холодные серые глаза, она вспомнила этот первый страх.
— Извините, — прошептала она. — Мне нужно вернуться в детскую.
Графиня уже собиралась уйти, но муж резко остановил ее:
— Подожди. Мне нужно тебе кое-что сказать, — и кивнул врачу:
— До свидания, сэр.
— Милорд… миледи… — Доктор снова раскланялся и направился к двери, которую перед ним уже распахнул дворецкий.
— А если ваши услуги понадобятся снова, — бросил ему в спину Филипп, — мне кажется, вам лучше воспользоваться дверью для слуг. Беннет вам ее покажет.
Врач сначала побелел, потом кровь бросилась ему в лицо. Дворецкий бесстрастно придержал перед ним дверь.
Летиция стояла на лестнице. Она так вцепилась в перила, что у нее онемели костяшки пальцев. Неужели муж накажет ее за то, что она послала за врачом?
Филипп перевел на жену холодный взгляд:
— Я не желаю, чтобы в моем доме устраивали хаос из-за каких-то неприятностей в детской. — Холодный тон выговора заставил Легацию съежиться. — Все, что касается ребенка, должно ограничиваться детской и входом для слуг. И как только девочка достаточно оправится, отправим ее в имение. Деревенский воздух пойдет на пользу ей, а ее отсутствие в доме — мне.
Он едва заметно кивнул и, не дожидаясь ответа, направился в библиотеку.
Летиция охнула и побежала вслед за ним:
— Милорд, вы собираетесь отправить нас в имение еще до дня рождения короля?
— Девочку — да. А о вас, мадам, я не сказал ни слова. Графиня смертельно побледнела, а ее губы стали почти что синими.
— Но… но без меня она не сможет, милорд.
— Прекрасно сможет. У нее опытная няня. — Уиндхэм взял со стола газету и принялся ее пролистывать.
— Но, Филипп… — начала было Летиция. Он поднял на нее глаза с выражением безразличия и раздражения.
— Что еще?
Летиция так сцепила пальцы, что хрустнули костяшки, и этот звук отозвался неприятным эхом в напряженной тишине.
— Нельзя же отсылать девочку одну. Она еще ребенок, и я ее мать.
— Вы ставите под сомнение мое решение, мадам? — спросил он спокойно, но в глазах вспыхнул огонек, наполнивший Летицию страхом. Такой огонек вспыхивал каждый раз, когда Филипп ждал, что жена даст ему повод ее наказать. Не то чтобы повод был ему необходим, но с ним извращенное удовольствие графа оказывалось полнее.
Летиция отступила назад.
— Нет, милорд.
Огонек разгорелся в пламя. Филипп швырнул газету на стол.
— Значит, ты со мной согласна, что ребенку в деревне будет лучше? — Он потер ладони и вкрадчиво добавил:
— Без тебя?
— Да. — Летиция проклинала себя за трусость, но прекрасно понимала, что сопротивление бесполезно. Муж просто раздавит ее сапогом, как муравья. — Извините, сэр, я должна возвращаться в детскую. — Графиня повернулась и выбежала из комнаты, прежде чем Филипп успел ее остановить.
Уиндхэм довольно рассмеялся и снова взялся за газету. О Легации нечего и думать. Мягкотелая, как червяк. Не то что Октавия Уорвик. Перед его мысленным взором возникли полные жара и света золотисто-карие глаза, сияющие каштановые волосы. А голос! Глубокий и сочный — он завораживал и манил.
К тому же в истории с трубочистом она повела себя безупречно скромно. С тех пор ни разу не напомнила, так же нежно и призывно улыбалась.
Каждый раз, когда Филипп вспоминал Октавию, чресла начинали ныть. Он ощутил это в роковой день свидания, как раз перед тем, как в туче сажи из камина упал негодный трубочист. А как он был близок к тому, чтобы познать сокровенные тайны Октавии!
Настала пора назначить новое свидание.
Филипп отбросил газету, прошелся и, приняв решение, вышел из комнаты:
— Коня!
В этот час общество прогуливалось в Гайд-парке, и он наверняка встретит там леди Уорвик.
Через полчаса дверь комнаты Филиппа открылась вновь, и он появился в верховом костюме. Входная дверь перед ним услужливо распахнулась, и граф окунулся в яркое солнечное утро.
К этому времени город ожил, улицы запрудил народ. Филипп поехал через Грин-парк, как всегда являвший собой идиллическую картину: рядом с коровами сидели их хозяйки и предлагали купить кружку только что надоенного парного молока.
— Добрый день, Уиндхэм! — послышался позади приятный голос. Филипп чуть заметно вздрогнул.
К нему приближался Руперт Уорвик. Конь под ним был необычного цвета — белый, отливающий серебром. Незваный попутчик церемонно поклонился.
— Приветствую, Уорвик, — сдержанно ответил граф.
— Прекрасное утро, — продолжал разговор Руперт. — В такую погоду хочется угоститься молоком у одной из этих розовощеких коровниц. Они создают здесь дивный деревенский пейзаж.
Филипп не счел нужным ни возразить, ни согласиться, просто продолжал ехать вперед, словно к нему и не обращался человек, которого инстинктивно он так ненавидел. Почему этот человек вызывал в нем такое беспокойство? Было в нем что-то угрожающее и вместе с тем неуловимо знакомое. В обществе лорда Руперта Филипп не мог отделаться от мысли, что тот знает о нем нечто такое, о чем сам граф не ведает, некую тайну, которая его почему-то забавляет. Но забавляет не по-доброму. Словно он готовился преподнести Филиппу неприятный сюрприз.
Граф тряхнул головой. Глупейшая фантазия. Это он преподнесет лорду Руперту неприятный сюрприз — наставит ему два отменных рога. Он пришпорил лошадь и, даже не попрощавшись, оставил Уорвика далеко позади.
Руперт улыбнулся. Брат начинает нервничать. Что ж, пусть как следует прочувствует. Он похлопал Люцифера по шее. В среду приметного серебристого коня он оставит в конюшне, а на дело в пустошь Патни выведет Питера. Не стоит заранее открывать свои карты.
Октавия прогуливалась с тремя самыми подобострастными клевретами принца Уэльского. Следом семенил слуга с зонтиком и несколькими книгами.
— Доброе утро, граф Уиндхэм, — солнечно улыбнулась Октавия. — Прелестная погода.
— Да, но на фоне ваших прелестей она меркнет, — напыщенно произнес один из сопровождавших.
— Ну вот, мистер Картрайт, вы опять мне льстите, — повернулась она к нему. — Граф, не хотите сойти с лошади и прогуляться с нами?
— Боюсь, мадам, если комплименты являются платой за ваше общество, мой кошелек окажется слишком скуден. — Филипп спешился.
Его глаза заговорщицки смеялись — он один лишь знал, насколько леди Уорвик презирает пустую лесть.
— Помилуйте, сэр. — Октавия оперлась на руку Филиппа. — В ваших комплиментах я вовсе не нуждаюсь. Мне довольно тех, что говорят другие. — Она улыбнулась своим спутникам. — Джентльмены, мне нужно кое-что сказать графу Уиндхэму. Прошу меня извинить.
— Коварная женщина! Я просто в отчаянии! — вскричал изнуренного вида худощавый господин в жилете в золотую полоску и в парике с косичкой. — Так жестоко прогнать!
Октавия улыбнулась и игриво помахала ему рукой.
— В качестве вознаграждения, лорд Персиваль, обещаю танцевать с вами кадриль на первом же подписном балу.
— А остальным? — возмутились двое других. — Какое вознаграждение полагается нам?
— Ну что ж. — Октавия перевела на них ласковый взгляд. — Когда вечером вы сядете играть в фараон, я встану между вами и буду приносить удачу.
Свита наконец отстала, оставив ее наедине с Филиппом.
— Свернем на боковую дорожку, — предложила сам. — Иначе то и дело придется заговаривать со знакомыми. Бассет, подожди здесь, подержи лошадь графа.
— Слушаюсь, миледи. — Лакей опасливо принял поводья.
— Вы не боитесь, что станут шептаться, если вы пойдете со мной без сопровождения? — поинтересовался граф.
— Ах, граф Уиндхэм, о нас уже и так шепчутся. Октавия произнесла это так равнодушно, что Филипп на секунду замолчал, не зная, что ответить, но потом улыбнулся: