— Возможно, ты и права. Даже скорее всего права. Только где же я тебе композитора возьму? Тут связи надо иметь.
— Ха! А друзья тебе зачем? — парировала Анечка. — Много композиторов я, правда, не знаю, только одного. И тот, честно говоря, мелкая сошка. В основном для кино пишет, да только где оно, кино? Если хочешь, я ему твои стихи покажу. Вдруг получится? Да тебе и проще с ним будет. Он стихи на музыку перекладывает, не наоборот. И как раз сейчас альбом новый делает — для поющих актеров. Ты мне к завтрему выбери что помелодичнее. Штучек двадцать. А я ему в выходные отнесу. И телефон твой дам. Понравится — сам позвонит.
— Ну ладно, я попробую, — протянула я. Анечкино предложение застигло меня врасплох, и нужно было сначала переварить его как-то, осмыслить.
— Завтра, смотри, стихи не забудь! — пригрозила Анечка.
Я кивнула.
На том и порешили.
Осень уже заканчивалась, но от Анечкиного композитора не было ни слуху ни духу. Я начала нервничать. Ведь эта идея с песнями с каждым днем нравилась мне все больше и больше. Анечка была права, во всем права, это был единственно доступный мне способ сказать все и быть услышанной, способ громко сказать… Но, увы, эта моя надежда пока оставалась совершенно неосуществимой.
Я стояла в центральном холле телецентра на первом этаже и в который уже раз проворачивала в голове возможные варианты, которые помогли бы мне в результате сделаться поэтом-песенником. Вариантов было море — и, как водится, ни одного толкового… А Пална все не шла. Хотя в холле я топталась уже давно.
Ну не задался день.
Прибыв утром в аппаратную, я обнаружила предыдущую смену, полным составом ползавшую на карачках около стойки с усилителями. Оказывается, у них на последнем эфире бросок по питанию[7] был, пульт завис к чертовой матери. Центральная в течение трех минут давала вместо положенных «Новостей» динамическую заставку и злобно материлась по связи, режиссерская бригада впала в кому. Когда же все более или менее наладилось, ведущая занервничала и стала оговариваться через слово, а титры и эффектор вообще так и не заработали до конца программы. В результате у дверей аппаратной собрался целый консилиум — и наше, и творцов начальство. Начальство бурно обсуждало происшествие с целью найти крайнего; старшая предыдущей смены, Нина Васильевна, за звуковым пультом катала объяснительную записку, а пять инженеров вместо того, чтобы спокойно уйти с ночи домой, ползали по папу и передергивали отключившиеся усилки.
— Где смена? — напустилась на меня Нина Васильевна. А что я могла ей ответить?
Хорошо хоть Тема вовремя подъехал, стал эффектор настраивать. А не то всем бы нам нагорело по первое число. За опоздание.
Но гнев Сан Саныча, начальника отдела, нас, слава Богу, миновал. Потому что если кто и опоздал сегодня, так это Татьяна-третья. Она на работе только в два часа дня появилась. Решила выспаться по случаю пятницы. В пятницу у нас немного потише, чем обычно. Но не тут-то было. Татьяну-третью Сан Саныч потом до вечера «на ковре» продержал. «Так ей и надо!» — злорадствовала Пална.
Но наши неприятности все же не закончились настройкой пульта и легкой головомойкой за неявку на рабочее место минута в минуту. Бригаде, пострадавшей от броска по питанию и еще не вышедшей из комы, предстояло провести еще один эфир — в десять часов утра. Ну, они и провели… Перепутали все, что можно было перепутать. Не тот сюжет пустили, перед материалом из Государственной думы дали отбивку «Криминальные новости», президента титровали почему-то министром обороны. Ведущая оговаривалась еще сильнее прежнего и со стыда краснела до корней волос. Пална только знай красный цвет с лица убирала. Регулятор до отказа выкрутила. А в завершение выпуска ассистент не ту кнопку нажал, и бедная девушка вообще стала всех цветов радуги (вернее, спектра).
Инженерской вины в произошедшем не было никакой, это сразу стало очевидно сгрудившемуся в дверях начальству. Но режиссер Наум, самый отвратный и плохо подготовленный режиссер канала, пытался-таки списать свой брак на технику, как говорится, бил себя пяткой в грудь и глупо открещивался от собственных команд, которые, кстати, были записаны на специальную кассету и начальством прослушаны. Всем нам через пятнадцать минут препирательств захотелось если не оторвать Науму руки, так хотя бы обломать веером распущенные пальцы.
Целый час в аппаратной стоял невообразимый галдеж и составлялись новые объяснительные записки. Только трансляция речи президента избавила нас от всех присутствующих. Толпу смыло в коридор, где и продолжилась многоголосая ругань. И в отборном мате, который доносило из коридора, этажей было много больше, чем в здании АСК-1.