В кухню заглянула Вирджиния.
– Ты меня ищешь? – спросила Элпью. – Или графиню?
Вирджиния вздрогнула.
– Мистрис Элпью! Я, кажется, заблудилась. Не проводите ли меня до моей комнаты?
Пайп подошла к двери, ведущей в кладовку.
– Иди сюда, красавчик! – Она погладила Джона по спине – на рубашке у него проступил пот. – Тебе надо отдохнуть. Проводи эту милую леди ко входу в замок. Оттуда ей проще будет найти дорогу к себе в комнату.
– Спасибо, Пайп. – Джон пятерней пригладил гриву черных волос и направился к Вирджинии. – Далеко от дома заехали, юная леди?
– А теперь, Элпью… – Пайп взяла ее за руку. – Может, поедим чего-нибудь горячего, прежде чем я пойду подавать обед этим снобам из замка?
– В Лондоне слуги не отделены от хозяев, как здесь. Мы едим и живем вместе с самыми благородными из них.
– Ты забываешь, где мы находимся. Это Франция, а здесь разные сословия очень разъединены, да еще различаются по всевозможным степеням значимости. Знаешь, в Версале действуют самые диковинные правила – на каком месте ты можешь сидеть и должен ли постучать или поскрестись в дверь, желая войти. И так даже для герцогинь и принцесс. Все зависит от твоего положения. Да, конечно, это двор английского короля, но он решил оказать честь своему хозяину, подражая ему. Ты не поверишь, сколько здесь, в Сен-Жермене, суеты из-за званий и первенства по сравнению с жизнью дома.
Элпью задумалась об услышанном.
– И на какой же ступеньке оказалась моя госпожа? Куда нас с ней отнесли?
– На вершине – королевский двор, состоящий из короля, королевы, принца Уэльского и всех министров и советников. Они живут на втором этаже, и мы их почти не видим.
– Значит, король и королева жуткие снобы?
– Король, по-моему, несчастный старик, очень ожесточившийся с тех пор, как проиграл свои сражения в Ирландии. А вот королева – просто святая.
– Правда? Но моей госпоже позволят с ними общаться?
– О нет. Выше ее есть одна ступенька. Те, кто стоит на ней, в основном и общаются с обитателями второго этажа, а потом идут осколки. Ее причислят к ним. Мы обслуживаем как раз осколки. У королевских особ своя кухня, своя прислуга. И те слуги, как мне кажется, стоят по своему положению даже выше осколков, а мы – низшие из низших.
– Ну и местечко! – Элпью преисполнилась еще большей решимости поскорее вернуться домой. – И все же – кто такие осколки?
– Самая разная публика. Люди, которые доказали свою лояльность, но не принадлежат к высшим слоям общества. Связывает два этих двора леди Прюд. С бедными и старыми осколками обращаются не очень-то хорошо.
– Почему же они не уедут?
– Потому что это лучше, чем скитаться по Европе как бродяги. – Пайп засмеялась. – Здесь у них по крайней мере крыша над головой и приятели, говорящие по-английски… Чего еще желать эмигранту?
С чувством полной безысходности графиня тяжело опустилась на низенькую кровать в душной комнатке мансарды с единственным крохотным оконцем в потолке. Здесь стояли две кровати, и графиня взмолилась, чтобы вторая предназначалась для Элпью, а не для какой-то посторонней женщины. Поставив ноги на дорожный сундучок, графиня уронила голову в ладони. Как же так получилось, что приходится рассчитывать на милость чужих людей? Ей и раньше частенько случалось оставаться без гроша, но это не казалось таким страшным среди обветшавших, но уютных стен собственного дома.
И вот теперь она на чердаке и якобы присматривает за угрюмой девчонкой, которая разыгрывает из себя важную персону в комфортабельной комнате внизу, и рядом даже нет ее подруги Элпью. Бедная Элпью! Страшно подумать, куда ее увели.
Графиня услышала серебристый смех, потом негромкий разговор и снова смех. На крыше над ней ворковал лесной голубь.
Леди Анастасия покинула угнетавшую ее каморку и мимо бесчисленных, таких же, как ее, дверей пошла по извилистому коридору с деревянными полами. За одной дверью послышался стон. Когда графиня уже достигла лестницы, раздались громкие голоса, за которыми последовал звук пощечины. Графиня оглядела пустой коридор позади себя. За ближайшей дверью негромко препирались мужчина и женщина.
– Ну давай, попробуй. Это не так страшно, как ты думаешь… – говорил мужской голос.
Графиня усмехнулась. Значит, старые французские штучки по-прежнему в ходу, даже при английском дворе.
– Прибереги это для своих городских девок, – отвечала женщина. – Уверена, твои французские шлюхи обожают подобные затеи. А я – нет.
– Возьми в рот, – уговаривал мужчина. – Ну давай. Ну хотя бы попробуй.
– Хорошо, – вздохнула женщина. – Ладно.
Возня, бормотание, затем отодвинули стул, кто-то сплюнул, и женщина крикнула:
– Все, все! Меня сейчас стошнит.
– А некоторым нравится, – заметил мужчина. – Между прочим, моя дорогая жена, должен сказать, что для этой работы у тебя неподходящие зубы. Тут нужно своего рода призвание. Мои девочки в городе очень хорошо зарабатывают только этим.
Господи Боже! Графиня поморщилась, спускаясь по лестнице. Ну и отношения – полная распущенность. Она сделала мысленную пометку разузнать, кто живет в комнате рядом с лестницей.
– Я считаю, что у меня здесь самая лучшая работа. – Пайп вскинула на плечо корзину. – Некоторые из парней меняют свечи. Им я очень завидую. Это и работой-то назвать нельзя, и денег куча. А в Версале свечникам вообще раздолье. Они меняют свечи в определенное время – сгорели те или нет. А у нас королева требует экономии, поэтому огарки довольно-таки маленькие. И все равно – если наберешь целую корзину, то за воск на рынке дают приличные деньги. Камердинерам и лакеям тоже неплохо живется. Если только хозяева не скупые, конечно. – Пайп указала на высокого юношу-блондина в чистой ливрее. – Это Роджер, слуга герцога де Шарма. Он хорошо устроился при двух дворах – тут тебе и щедрость Версаля, и свобода этого замка. – Элпью окинула лакея взглядом: надутое выражение лица, одна бровь постоянно поднята. Он занимался своим маникюром. – Мне очень повезло, – продолжала Пайп, – потому что я хожу на рынок, а там можно провернуть разные делишки. У меня есть несколько хорошо отработанных приемов.
– Приемов? – Интересно, подумала Элпью, здесь пользуются теми же уловками, что и она в Лондоне?
– Я хожу на рынок еды, полученной не из первых рук, а потом предъявляю счет по ценам настоящего рынка.
– Не из первых рук? – изумилась Элпью. – А что это такое?
– Ну ты что! Это французское изобретение. Здесь в некоторых солидных домах, особенно при королевских дворах, на стол постоянно выставляют заведомо больше пищи, чем будет съедено. И поэтому оставшееся продают. Полагаю, кто-то нагревает на этом руки, учитывая, сколько всего уходит на сторону.
– А какая именно еда?
– Ну, например, помидоры. В богатых домах их используют только для украшения блюд, а крестьяне с удовольствием едят их, поэтому помидоры уходят очень дешево. В удачный день можно заполучить половину жареной курицы или несколько перепелок…
– Французские аристократы не едят помидоры?
– Они считают их ядовитыми! Красные – значит, опасные. Когда я приехала сюда, мне все поначалу казались ненормальными, но теперь я привыкла. Благородные господа ни за что не станут есть корнеплоды. Морковь, репа – исключительно крестьянская пища, а вот спаржа и горох – последний крик моды. Хозяйки пытаются готовить грибы. Нет такой части животного, которую бы не готовили – от языка до хвоста, и все это ярко украшают всевозможными цветными продуктами: петушиными гребешками, желудками, языками жаворонков, лимонами, морковью – и, разумеется, помидорами.
– Поскорей бы уж кто-нибудь появился, чтобы сменить меня на этом месте. – Элпью вытерла с лица пот. Рука у нее была черной от сажи. – А еще лучше, пусть моя госпожа опомнится, и тогда мы вернемся в Англию.