ГОЛОДНАЯ
С утра и до вечера
Есть нечего.
Обшарила все потаёнки-норочки,
А ни черствой корочки.
Мне не спать, не есть, не пить,
Пойду я плутать, бродить
У стен камня-города
От голода.
Про нас на земных полях, знать, не сеяно,
То ли ветром свеяно.
Ступить — что ни шаг, ни два –
Ой, кружится голова.
Дороги нечаянно
Встречаются.
Кольцом людским на перекрестках схвачены,
Котлы-то горячие,
Полны до краев едой.
Постой, постаивай, стой.
Мы ходим в дом из дому
С поклонами,
По людям Христа ради побираючись,
Со смертью играючись.
Улыбки Твоей цветы –
Доволен ли нами Ты?
Тебя не увидели
Мы сытые –
В предсмертной тоске, в покаянном ужасе
Ты нам обнаружился.
Слава же Тебе вовек.
Показавшему нам свет.
Головокружение,
Томление
Дремотно-соблазнительное, вкрадчиво
Всплывет, а то спрячется.
Котлы-то полны по край.
Подай, Господи, подай.
«Металась я, усталая, бежала я…»
Металась я, усталая, бежала я,
Как заяц от погони петли путает.
Всё тело будто ватное и вялое,
Лицо как паутиною опутано.
Нет, не уйти. Присяду я на каменных
Ступеньках незнакомой черной лесенки
И задремлю, как на коленях маминых,
Прислушиваясь к колыбельной песенке.
Спит деточка.
На ходу замучена,
Согретая
Одеяльцем сыпучим.
На самом дне
Колыбель дубовая.
Стоит над ней
Домик-крест тесовый.
Не встанешь ты,
Лежи да полеживай.
Протянуты
Беспокойные ножки.
Спит нежная,
У меня пристроена.
Утешенной
Хорошо ей, спокойно.
Опять вставать, метаться по околицам,
Опять оно, которому нет имени.
И вся душа и вскинется и взмолится:
Скорей возьми, скорее прибери меня.
«На сковородке жарится лягушка…»
На сковородке жарится лягушка,
На адовом огне Наполеон.
Горит подчас в дымящей печке вьюшка,
В дымящейся известке вибрион.
Огню обещан нерожденный сборник,
Растопит им, увы, мангал амбал.
И как же нам не петь на лад минорный,
Когда огнем, огнем грозит Судьба?
При обмороке жжет нам нос аммоний –
Души огня химический аспект.
Забудут ли о дерзком Фаэтоне
Поэты всех времен, и лир, и сект?
Лишь не в огне царя морского кресло
И сторож около — Левиафан.
Да племени бесовскому весело
Вдыхать огонь, как нежащий дурман.
«Дождь моросит, переходящий в снег…»
Дождь моросит, переходящий в снег,
Упорный, тупо злой, как… печенег.
Ступни в грязи медлительно влачу –
И мнится мне страна восточных нег.
Из тьмы веков к престолу роз избран,
За Каспием покоится Иран.
На Льватолстовской улице шепчу:
Шираз, Тавриз, Керманшах, Тегеран.
В холодном доме тихо и темно,
Ни сахару, ни чаю нет давно.
Глотаю, морщась, мутный суррогат –
«А древний свой рубит хранит вино».
Теплом и светом наша жизнь бедна,
Нам данная, единая, одна.
А там Иран лучами так богат,
Как солью океанская волна.
Здесь радость – нам не по глазам — ярка,
Всё черная да серая тоска.
А там, в коврах — смарагд и топаз,
Там пестрые восточные шелка.
От перемен ползем мы робко прочь,
Здесь – день как день, и ночь как ночь, точь-в-точь.
А солнце там – расплавленный алмаз,
А там, а там — агат текучий ночь.
Неловко нам от слова пышных риз,
От блеска их мы взгляд опустим вниз –
А там смеются мудро и светло
Омар-Хайям, Саади и Гафиз.
Холодный север, скучный запад брось,
Беги от них – а ноги вкривь и вкось
На Льватолстовской улице свело.
О, если б повернуть земную ось!
«Неизвестные нам пружины…»
Неизвестные нам пружины
Заведенные в некий час,
Дали разные нам личины
И пустили нас в общий пляс.
Мы столкнемся и разойдемся,
Полный сделаем оборот,
Усмехнемся и обернемся:
Этот – к той, или к этой – тот.
И приводится нам казаться
То одним, то другим лицом,
То с одним, то с другим меняться
То своим, то чужим кольцом.
Ой, и любо-дорого станет,
Если вдруг изменит двойник
И за милой личиной глянет
Нелюдской, невиданный лик.
Мы свои личины, ощеряясь,
Скинем, вольные искони,
И за яростным дивным зверем
Без оглядки кинемся вниз.
Так в погибельном хороводе
Цепь за цепью мы пропадем,
Поклонимся Богородице –
И к Метелице припадем.
«Вечерний час. Домой идти пора…»
Вечерний час. Домой идти пора.
Замглилась пыльным золотом гора.
И стекла те, что были тусклы днем,
Зарделись переливчатым огнем.
Блаженней всех часов вечерний час –
По дне былом великий парастас.
Ровнее всех дорог тот путь прямой,
Когда нам сказано: пора домой,
И провожает нам церковный звон:
– Там-дам, там-дам-вам – вековечный сон.
КЕНОТАФИЯ [5]