«На голове клетчатая кепка…»
Кате Юрченко
На голове клетчатая кепка,
Кожаный портфель в руках.
Из вуза отстукивает цепко
На службу нешаткий шаг.
Длинные глаза до щелки сузит,
До нитки губы сожмет.
Такая – пройдет в любом союзе,
Такая – свое возьмет.
Вернется домой – раскинет руки,
Раскроет глаза – всю ширь –
Она весь день с душою в разлуке,
Она не может так жить.
Разрезом смотрит серых миндалин
На всё, что дразнит пестро,
Всегда удивлен и опечален,
Всегда обманут – Пьеро.
«Искусства мнительнейший ревнитель…»
Евгению Архипову
Искусства мнительнейший ревнитель,
Служитель требовательный Муз,
Вы с чужестранкою захотите ль
Вступить в рискованнейший союз?
А половчанину полонянка
Быль ль желанна так и жалка,
Когда б не вкрадчивая приманка
Ему невнятного языка?
ДРУЖЕНЬКЕ-СУХАРИКУ (Е. Р-ч)
Для внимательного взора
Что ни шаг, то и новинка:
Прежде – риза для собора,
Нынче – сумочка для рынка.
Прежде – частная квартира,
Нынче – общая жилплощадь,
Где один зудит Шекспира,
А другой – белье полощет.
Прежде – «вместе жить до гроба»,
Нынче – «погостить денечек».
Но напрасно старость злоба
Эти новшества порочит.
Ведь в качанье коромысел –
Было сверху, стало снизу —
Виден скрытый некий смысел,
Тайной правды явный вызов.
И в парчу одета право
Бедной жизни принадлежность,
И не так напрасна, право,
Кратковременная нежность.
РОНДО
М. В.
Покорен власти сласти кофе,
Сердечный стихнет перебой,
И, хоть намечено судьбой –
Не состояться катастрофе.
Как слог излишний в апострофе,
Как во скафандре гул морской,
Сердечный стихнет перебой,
Покорен власти сласти кофе.
Ваш дивный дар на перепой
Склонит воздержность в философе,
И сочинит, само собой,
Вам мадригал поэт любой,
Покорен власти сласти кофе.
А. С. КОЧЕТКОВУ
I. «В одеянье злато-багряном…»
Надпись на книге «Лирика Гёте».
В одеянье злато-багряном
(Это мед или это кровь?),
Как елей целительный к ранам,
Низошла к нам Лирика вновь.
Равноценной должны монетой
Оплатить полноценный счет –
Этой сладкой и жаркой этой
Посетительницы приход.
Отдадим ей сполна, без торга –
Сколько смог читатель нести –
Злато пламенного восторга,
Сладкий дар признательности.
II. «Прежде рыцарь к славе Дамы…»
Прежде рыцарь к славе Дамы,
Чтя устав ее закона,
Жег языческие храмы,
Поражал мечом дракона.
Ныне рыцарь тащит Даме
Дров вязанку – это шутки?! –
Ей уступит место в траме,
Станет в очередь на сутки.
Прежде Дама награждала
Свыше меры (in duecento [8]):
Из окна цветок роняла,
Меч повязывала лентой.
Ныне Дамина наградка –
О бесценная заботка! —
На протертый локоть – латка,
На голодный зуб — селедка.
Разве лик искусный скверен,
Хоть уродливая рама,
Если рыцарь так же верен
И прекрасна так же Дама?
III.Летний отдых
В вагоне жестком ежась на полатях,
Перипоэтик жалостно стонал:
– Я счастлив был, я был перележатик –
Зачем передвигатиком я стал?!
Праздношатающихся – ну их к ляду! –
Зачем мне по музеям разводить,
Трепать язык часов двенадцать кряду –
Нет, мне перетрепатиком не быть!
Писателю писатель всё же братик –
В Дом Отдыха Писателя скорей!
Недоедатик и перепиватик
Там отдохнет душою от скорбей! –
В вагоне тряском, каясь пред народом,
Переезжатик скорбно вопиял:
– Я счастлив был, я был ех-курсоводом,
Зачем на грех я домоседом стал?!
Вставать и спать ложиться по команде,
Гулять, и есть, и пить – по звонку –
Страшнее мук не описал и Данте
В своем девятом адовом кругу!
Домой, к себе! там отдых и природа
Небесная – двадцатый бельэтаж,
Лифт на замке, и полная свобода
Готовиться на высший пилотаж! —
Но дома страшный зверь перекусатик
Все зубы-когти так в него вонзал,
Что отдыхающий переписатик
Побрел тихонько снова на вокзал.
Д. С. УСОВУ
Кто, не чуждаясь беззаконной смеси
Трагических и комедийных сцен,
Укрыт за толщей монастырских стен
От буйства многолюдной, шумной веси,
Расина том берет наперевес – и
Уходит в сад, где медом дышит тлен,
И там сдается в лепестковый плен
Девице-в-зелени и барской спеси.
А возвращаясь к полноте кошниц –
Пушистых лар домашние пометки –
Находит вязь изысканных страниц
И – лучшее из лучших – дремь ресниц
И выгиб стана, сквозь атласной сетки,
Живой и теплой, смуглой Танагрэтки.