Хью бросился к Микаэле и обнял ее. Он поднял ее на руки, она положила голову ему на плечо, и длинная фата перевесилась через его руку на пол.
– Что они с тобой сделали, любимая? – сказал он с тихой яростью.
– Ах, милый Хью!
Микаэла по-прежнему заливалась слезами, обняв его одной рукой. Они забыли обо всем на свете.
– Все уладилось, дорогая моя, все уладилось.
– Уладилось? – переспросила она.
– Моя жена скончалась вчера, – сказал Хью. – Я только сегодня утром получил письмо от Синтии и сразу прилетел – я был в Швейцарии. Я боялся, смертельно боялся опоздать.
– О Хью!
Он крепче сжал ее в объятиях… наклонился к ней… Синтия, словно очнувшись от столбняка, выскользнула из комнаты и закрыла за собой дверь.
Она тоже плакала от облегчения и счастья. Микаэла спасена, они с Хыо вновь обрели друг друга. Синтия прислонилась к двери и стала искать платок.
– Возьмите мой, – предложил Роберт.
Она не видела, что он стоит рядом, и вздрогнула от неожиданности, стараясь улыбнуться сквозь слезы, но его лицо было мрачным. Он протянул ей платок, и она вытерла слезы.
– Спасибо, – поблагодарила она, овладев голосом. – Микаэла уже решила отказаться от этого замужества.
– Почему-то я думал, что так все и кончится, – проговорил Роберт.
– А как быть с Артуром… Как мы с ним поступим?
– Я не забыл о нем, – ответил Роберт. – Я уже отправил за ним в церковь машину. Мне жаль парня, хоть я и не испытываю к нему симпатии.
– Может, сказать, что Микаэла больна, ему будет не так тяжело, – предложила Синтия.
– Нет, я скажу правду. Сам виноват – что он о себе вообразил, сделав Микаэле предложение? Думать надо было.
В голосе Роберта появились знакомые безжалостные нотки, а Синтия сразу почувствовала облегчение. Роберт подошел к верхней ступени лестницы.
– Машина вернулась, – сказал он. – Идемте, вы поможете мне. – Он говорил не допускающим возражений тоном, и Синтия повиновалась.
Разговор с Артуром был не из приятных, но Синтия должна была признать, что тот повел себя на удивление беззлобно.
Роберт изложил ему обстоятельства, после чего Артур встал.
– Мне нечего сказать, Шелфорд; в сущности, я ничего и не собираюсь говорить. Займусь лучше снова фермерством – но опять мне придется сокращать посевную площадь из-за конкуренции со стороны «Берез».
– Не бойтесь этого, – сказал Роберт. – По всей справедливости открою вам секрет – я, наверно, скоро продам «Березы».
Синтия, не выдержав, вмешалась.
– Вы продаете «Березы»? – повторила она в изумлении.
Роберт кивнул:
– Я намерен уехать за границу, но это пока строго между нами. Я вам сообщил об этом, Артур, надеясь, что это послужит некоторым утешением при сложившихся обстоятельствах.
– Благодарю, – сказал Артур. Он помолчал в неловкости, потом оглядел себя, словно вспомнив, что одет к венцу.
– Поеду домой, – сказал он резко и добавил: – Ваш шофер в церкви сказал кое-кому, что Микаэла больна. Буду весьма обязан, если это останется официальной версией для моих соседей и всех в округе. Не хочется выглядеть полным болваном.
Говорил он с обычной напыщенностью, но Синтия от души его пожалела.
– Конечно, – поспешно заверил Роберт. – Что касается нас, это будет единственная версия происшедшего. Позднее, когда вы сочтете удобным для себя, помолвка может быть расторгнута по взаимному согласию.
– Благодарю вас, – снова сказал Артур и попрощался с большим достоинством.
Проводив Артура до дверей, Роберт вернулся в библиотеку. Он посмотрел на Синтию с выражением, которого она не могла разгадать.
– Спасибо вам за все, – сказал он. – Если бы не вы, Хью не успел бы сюда вовремя.
– Не нужно меня благодарить, Роберт. Почему вы продаете «Березы»?
Он отвел глаза.
– Я уезжаю.
У нее вдруг мучительно сжалось сердце.
– Почему? – воскликнула она. Наступило молчание, потом Роберт ответил:
– Я должен вам что-то показать.
Он направился к двери, Синтия пошла за ним. К ее удивлению, они поднялись по лестнице наверх, и, когда повернули к Южному крылу, ей все стало ясно. На мгновение ею овладели страх и растерянность.
Она не знала тайны Роберта и опасалась ее узнать. Против воли она заставила себя следовать за ним. Он шел, высоко подняв голову, но лицо было усталое, бледное как полотно.
Роберт раскрыл дверь в коридор этого крыла дома. Как и говорила Сара, все утопало в роскоши, повсюду огромные вазы с цветами. Синтии казалось, они идут как во сне, даже звук шагов поглощался толстым пушистым ковром. В конце коридора Роберт остановился и первый раз посмотрел ей прямо в глаза.
– Вам не страшно? – спросил он.
Синтия не знала, что ответить. Ей действительно было страшно, но почему – она не могла понять. Роберт открыл дверь.
Синтия хорошо знала эту комнату – спальню своей матери, огромную, просторную, с окнами, выходящими на розарий.
Шторы были опущены. В полумраке благоухали оранжерейные цветы, чувствовался тонкий, еле уловимый аромат пряных духов.
Кровать была в алькове на постаменте – к ней вели три ступени. Огромная кровать из позолоченного резного дерева. Роберт неожиданно нагнулся и включил лампу. У Синтии перехватило дыхание.
На кровати, вся в белом, лежала женщина. Руки сложены на груди, в ладонях единственная белая лилия. На мгновение Синтия приняла женщину за спящую, потом, вглядевшись в неподвижные черты, закрытые глаза, смутную улыбку счастья, застывшую на губах, поняла – это покойница. Надо лбом золотистым нимбом сияли на фоне атласной подушки рыжие волосы. И Синтия догадалась.
– Ваша матушка? – прошептала она еле слышно.
– Да, – ответил Роберт. – Скончалась ночью. Она тяжело болела последние три недели, претерпевала тяжкие муки, и можно лишь благодарить судьбу, что страдания позади.
Синтия смотрела на умиротворенное лицо. Когда-то женщина эта была, наверно, очень хороша собой. О многом хотелось спросить, многое узнать, но эти минуты принадлежали не Роберту, а его матери. Повинуясь душевному порыву, Синтия опустилась у кровати на колени, склонив голову и закрыв лицо руками. Роберт преклонил колени рядом с ней.
Синтия пыталась молиться за душу, отошедшую в иной мир, за покой и божью благодать для усопшей, но вместо этого она стала молиться за Роберта.
– Я хочу принести ему счастье, – молилась она. – Помоги, помоги мне в этом!
Она поднялась, ничего не различая от слез, и Роберт взял ее под руку и вывел из спальни, закрыв за собой дверь.
В коридоре ждала Зелли, она горько плакала, глаза покраснели и опухли. Роберт погладил ее по плечу, стараясь утешить, и в молчании он и Синтия прошли через коридор, закрыв за собою дверь в Южное крыло.
Они вернулись в библиотеку, и Синтия знала – настал час, когда ей будут доверены все тайны. Синтия опустилась на широкий, выложенный подушками подоконник. Роберт стоял рядом, руки в карманах, взгляд устремлен вдаль. Немного погодя он заговорил:
– Мне нужно очень многое вам поведать, но трудно решить, с чего начать. Я отвел вас наверх, и вы видели мою мать, я хотел, чтобы вы простились с нею. Единственной женщиной в моей жизни, которую я любил, кроме вас.
– Сколько времени она пробыла здесь, Роберт? Почему я ни разу ее не видела?
– Жаль, конечно, что я вам не открыл своей тайны. Но я боялся. То, что моя мать здесь, не должно было быть известно никому.
– Но отчего?
– Считалось, что она давно умерла, – ответил Роберт.
Синтия смотрела на него пораженная, и на мгновение он заглянул ей в глаза.
– Я расскажу, ничего не скрывая, – начал он. – Моя мать была женщиной, любившей жизнь и житейские радости. Она любила мужчин, они любили ее. Она могла бы показаться кому-то избалованной, но мы любим людей не такими, какими они должны быть, а такими, как есть.
Синтия встрепенулась. Совсем недавно она сделала для себя такой же вывод, но она не стала перебивать Роберта.