По правде, то, что говорила Сендзёгахара-сан, не казалось мне похвалой.
Я вообще не почувствовала, что эти слова были похвалой.
На самом деле, Сендзёгахара-сан… злилась.
Как и тогда, когда нашла меня спящей в руинах школы… возможно, даже сильнее.
– Меня поражает, что ты можешь восхищаться моей готовкой при твоих чувствах. Это даже ужаснее, чем поведение Арараги-куна, который даже не пытается казаться счастливым.
– Сендзёгахара-сан…
– Например, что ты думаешь о моей жизни? – спросила она.
Сендзёгахара-сан вытянула руки, указывая на комнату 201 виллы Уоррен.
– Что думаешь о том, как я живу? О нашей нестабильной семье отца и дочери, живущих в тёмной однокомнатной квартире, где моим спасением служит даже не душевая кабина, а просто душ, в котором иногда нет горячей воды; о крошечной кухне, в которой есть всего одна плитка, а пробки выбивает, если я использую фен одновременно со стиральной машиной?
– Что я думаю?..
– Ты ничего не думаешь, да? Не чувствуешь отвращения или жалости? Да, я уверена, это просто прекрасно. Если бы мы были героями романа или манги, или если бы это была история великого исторического героя, то это было бы совершенно чудесно. Я бы даже воодушевилась. Но ты настоящий живой человек, Ханекава-сан. Ты об этом знаешь? – спросила она.
Хотя она продолжала говорить тем же безэмоциональным голосом, казалось, что она изо всех сил сдерживает себя. И если она не будет осторожна, то может выразиться намного грубее.
– Всё-таки я считаю такой стиль жизни худшим из возможных. Чувство, что это намного ближе к настоящей жизни, и совсем не похоже на то, когда я жила в особняке до развода моих родителей – раньше у меня никогда не было таких вспышек просветления. Знаешь, я никогда не думала, что жизнь в нищете делает тебя более настоящим. Я вообще думаю, что нищета отупляет. А папа, он работает изо всех сил, чтобы расплатиться с долгами и вырваться из этой жизни. Он работает так отчаянно, что я не удивлюсь, если однажды он сломается. Всё из-за чувства опасности, чувства того, что это не может продолжаться.
Но у тебя нет такого чувства, – сказала Сендзёгахара-сан. – Ты видишь его, но не распознаёшь. Поэтому ты смогла провести целую ночь в тех руинах.
– Но если ты так говоришь…
Это было жалко.
Я не могла возразить при всём желании.
– Возможно, ты просто слишком чиста, как сама невинность. Ты не понимаешь ни собственную бессердечность, когда изображаешь глупость перед дураком, ни жестокость, когда ты изображаешь неадекватность перед человеком-ошибкой. И ещё слабее ты понимаешь, что это просто желание показать недостатки как добродетели. Ты сама не знаешь, что если ты примешь негатив, то поделать с этим ничего не сможешь. Ты просто не можешь принять всё. Если ты это сделаешь, никому не понадобится прилагать усилий. Желание становиться лучше и двигаться вперёд исчезнет. И всё же, ты не чувствуешь опасности глупых или недопустимых вещей. Не думая, ты бежишь вперёд, творя добро направо и налево, даже зная, что тобой воспользуются. Ты нормально относишься к тому, что становишься изгоем в любой группе. Может ли что-то быть таким же ужасным? Я восхищаюсь тобой уже за то, что ты смогла так долго прожить на лезвии и сохранить все конечности. Подводя итог, ты не хороший человек, не святая и не Пресвятая Богородица – ты просто не видишь тьмы. В таком случае… ты ошибка.
Ошибка.
Поскольку меня впервые так назвали, я была слегка подавлена.
Мне пора было в школу, так что наш разговор на этом и закончился, но по пути, и даже сейчас, на уроках, я вновь и вновь слышу слова Сендзёгахары-сан.
Ты не хороший человек, ты просто не видишь тьмы.
Не видишь тьмы.
Ошибка, ошибка, ошибка – другими словами, Белая.
Абсолютно белая.
Белая как сама невинность.
Ярко белая – и бесстыже лгущая.
– …
…Но в моём текущем положении нельзя отрицать, что все эти слова стали просто бессмысленны, потому что моё внимание привлекли наброски, которые Сендзёгахара-сан сделала на пустых полях в её учебниках.
На каждой странице были рисунки по Стальному Алхимику.
Они были до смешного хороши.
И эта старшеклассница собирается в университет?
023
Сендзёгахара-сан, наверное, злилась.
В итоге я так и не поняла и половины из того, что она сказала, что она пыталась сказать, но всё равно я почувствовала это. Вот каково быть мной.
И в итоге это было просто чувство.
Ничего кроме чувства.
На перемене я вышла из класса и пошла в столовую. Обычно я бы приготовила бенто, но конечно, я не могла его сделать на чужой кухне.
Нет, после всего того, что мне наговорила Сендзёгахара-сан, я, наверное, не смогу даже на кухне в своём доме готовить.
Своём доме.
Если бы он существовал, то, возможно, у моей еды было бы то, что называется «вкусом».
И потом…
– Ох…
Пройдя по коридору, я узнала возникшего прямо передо мной человека – Канбару Суругу.
Канбару-сан шла с другой стороны в противоположном направлении (пусть она просто шла, она казалась счастливой, я слышала, что она напевает себе под нос какой-то мотив), так что мы заметили друг друга одновременно.
– О-о! – сказала она недопустимо громким для коридора голосом и подбежала ко мне с недопустимо высокой для коридора скоростью.
Как будто телепортировалась.
Два её хвостика прибыли вслед за ней.
– Ну и ну, Ханекава-семпай! Давно не виделись, рада, что с тобой всё хорошо!
– Ага…
Она очень энергичная.
Не просто радостная.
Не зная, что и ответить, я просто кивнула.
Судя по её поведению, она не знала, что в доме Ханекава случился пожар. Впрочем, учитывая характер Канбару-сан, вполне вероятно, что она была бы столь энергичной, даже если бы знала.
Она была любезна, но вообще не думала о других.
Такой был у нее характер.
– Я сейчас иду к Сендзёгахаре-семпай, – сказала любезная, но не думающая о других Канбару-сан. – Она в классе?
– О, эм…
Весьма предсказуемо.
Ей не нужно было этого говорить.
Мне и в голову не приходило, что Канбару-сан может так бежать ради меня. Её не интересовал никто, кроме Сендзёгахары-сан.
Настолько, что она поступила в Старшую школу Наоецу просто чтобы последовать за ней. Хотя Арараги-куну и удалось расширить ее ужасающе узкое поле зрения…
Ладно.
Я почувствовала зависть к её прямоте.
Или, наверное, к узости мышления.
По крайней мере, она не раздражает Сендзёгахару-сан.
Она была сильна.
Её вид радовал – разве не так Сендзёгахара-сан думала о ней?
Канбару Суруга-сан – второклассница старшей школы Наоецу.
Кохай Сендзёгахары-сан со средней школы (другими словами, и мой кохай со средней школы, но я не была знакома с ней тогда, просто слышала пару раз), вместе с ней известная, как Дуэт Вальгаллы.
Их звали Дуэт Вальгаллы из-за слов «бог» (?) в имени «Канбару» (??), «поле битвы» (??) в «Сендзёгахара» (????), и «поле» (?) – в обоих именах. Потом я узнала, что Канбару-сан сама это придумала. Имя мне казалось удачным, но узнав, кто его придумал, я почувствовала разочарование.
Она была одной из местных знаменитостей Старшей школе Наоецу, элитной школе для тех, кто собирается в университет, где спорт и клубные мероприятия были задвинуты в дальний угол. Она была звездой, выведшей женскую баскетбольную команду на чемпионат страны. Хотя, если говорить откровенно, учителей это весьма раздражало. Как будто они хотели сказать: «Вы разве не видите, куда ветер дует?»
Но, конечно, по бинтам на её левой руке было понятно, что она уже ушла из команды.
Обезьяна.
У Канбару-сан это была обезьяна.
Когда она была в команде, у неё была короткая стрижка, как у спортсмена. Но у Канбару-сан, стоящей передо мной, волосы были такими же длинными, как когда-то у меня. Хотя и недостаточно длинными, чтобы заплетать их в косу.
Если забыть о том, с какой чудовищной скоростью выросли ее волосы, то Канбару-сан стала более женственной.
Или скорее, более очаровательной. Так я подумала.