С Иванько Люба состояла в длительной оппозиционной борьбе. Они никак не могли прийти к консенсусу по принципиальному территориальному вопросу: до каких границ общего холла могли Любины дети парковать свои коляски, велосипеды, коньки и сноуборды. Кроме того, Иванько постоянно протестовал по поводу вторжения в его квартиру громких стуков и воплей, круглосуточно издаваемых беспокойным Любиным выводком, в котором помимо троих сыновей, было еще три дочери. Бездетный Иванько, обездоленный в результате службы в ракетных войсках особого назначения, втайне завидовал Любиной плодовитости. И оттого проявлял особую нетерпимость к звуковому оформлению ее жизни.
Услышав визг и стук разбиваемых бутылок, Иванько выскочил из своей квартиры, куда он отправился было поспать после садистского тайского массажа, в одних трусах, полный праведного негодования. Люба стояла посреди коридора с выпученными глазами и указывала ему на его же дверь. Увидев крысу, Иванько стал белым, как ее шкура. Ему ли, члену тайного ордена альбинатов, было не знать этого знака. Братья им недовольны. Он только не мог понять, чем именно.
Не осознавая, что творит, Люба запустила в крысу выкатившейся из пакета бутылкой. Крыса резко дернулась, пытаясь избежать стеклянного снаряда, летящего прямо на нее, хвост ее отвязался от ручки, и она плюхнулась всеми четырьмя лапами на жесткую поверхность. Оскорбленная в лучших чувствах, в злобе на все человечество Лариска (а это была она) пошла в атаку на Любу. Она впилась ей в ногу острыми как бритва зубами, и если бы не быстрая реакция Иванько, огревшего крысу подвернувшимся под руку скейтбордом, оторвала бы кусок аппетитной Любиной плоти. Крыса отлетела в сторону балконной двери, приоткрытой для проветривания холла от запаха использованных подгузников Любиного младшенького, и юркнула в водосток.
Сдержанно поблагодарив соседа, Люба с подозрением оглядела синяки на его руках и спине и поковыляла в квартиру, оставляя за собой кровавый след. Там она наскоро обработала укус и схватилась за телефон. Люба бессменно возглавляла общественный центр по разведению сплетен при ТСЖ со времени его основания и безукоризненно выполняла свои добровольные обязанности. Вот и сейчас, не обращая внимание на боль, она твердым указательным пальцем набирала смс-сообщение: «Наш дом наводнили агрессивные крысы. “Несправедливая Россия” подвергает регулярным избиениям членов своего Генсовета. Жена Иванько уехала в Милан на шопинг, оставив мужа без чистых трусов». Отправив сообщение веером всем своим контактам, Люба смогла наконец уделить внимание себе. Она позвонила мужу, чтобы проконсультироваться по поводу случившегося – укусившая ее крыса была явно не в себе.
Муж Любы, Никита Сергеевич Сало, был широко известным в узких кругах специалистом по генной инженерии. В молодые годы он экспериментировал на обезьянах в Сухумском заповеднике, а когда у самого Черного моря случился конфликт, он подписал контракт с американцами, выучил американский язык и повадки местных приматов и перевез в Штаты свою тогда еще немногодетную семью. Но в Америке Любка не прижилась. Проблема была в ее отчестве. Отца Любы звали Мухаммед, и американские власти предложили миссис Сало доказать, что ее отец не тот самый многоженец Мухаммед, инициировавший обширные военные действия на Ближнем Востоке. И хотя Люба никогда не носила имя Фатима, но ее отец действительно когда-то служил в ограниченном советском контингенте в Сирии, и на этом основании за миссис Сало и ее семьей была организована слежка.
Маленький фургончик с закрытыми шторками появлялся у дома мистера и миссис Сало ровно в семь часов утра и находился на посту до девяти вечера. На остальном времени суток ФБР могло экономить – семья Сало жила в закрытой научно-исследовательской зоне с ограниченным пропускным режимом. Муж, увлеченный выращиванием из яйцеклетки первого модифицированного примата – игрунки обыкновенной, – слежки не замечал. Но свободолюбивая Люба, выросшая в условиях истинной российской демократии, не выдержала давления полицейского государства, собрала свой приплод и отбыла на родину. Никита навещал ее нечасто – по контракту ему было положено только четырнадцать дней оплачиваемого отпуска в год, и Любовь Мухаммедовна с головой погрузилась в детей и общественную работу.
Про то, что ее последний ребенок – младшенький Костя – был результатом клонирования, не знал даже американский президент. Личные тайны Люба держала строго при себе. Муж провез его через границу в своем желудке, как наркокурьеры провозят опасный груз. Американцы тогда приняли закон против клонирования человека, но Никита Сергеевич – истинный гуманист – не мог убить плоть, выращенную из собственного сперматозоида.
Люба подняла мужа среди американской ночи. Выслушав жену, Никита посоветовал организовать поимку крысы и проверить ее на бешенство. «Это нереально!» – простонала Люба. «Зато уколы от бешенства реальные и очень болезненные!» – резонно отчеканил Никита Сергеевич и отключился. Подумав, Любка отправилась к вещунье Пелагее – ведь находила же она ее средненького, заблудившегося в дебрях подземного паркинга. Подойдя к заветной избушке, Люба постучала. Тишина. Она заглянула в оконце. Избушка была пуста. «Может, к Додику обедать пошла?» – подумала Люба и отправилась в «Голубой Севан».
Зал «Голубого Севана» был полон. Бизнес-ланчи Додика пользовались популярностью у высшего эшелона тружеников многочисленных офисов, расположенных в «Куполах». Но Пелагеи там не было. Люба попыталась разыскать ее по телефону. Она оказалась вне зоны доступа. Это было странно – Пелагея позиционировала свою доступность как особое конкурентное преимущество перед другими участниками экстрасенсорного рынка. Оповестив всю заинтересованную общественность эсэмэской о том, что Пелагея отсутствует на рабочем месте в приемные часы, Любовь Мухаммедовна решительно похромала к ее главному сопернику по «Битве экстрасенсов» – бабушке Сурай в глинобитную хижину на берегу Старицы.
Сурай точила мясницкий нож – главный атрибут ее экстрасенсорности. На столе лежали остатки ланча: нарезка из бастурмы и лаваш. «Нож татчу – вусех излетчу», – приговарила она в процессе заточки. Увидев Любу, она жестом пригласила ее сесть, не прерывая ритуал.
– Не нада гаварить. Так выжу, всо выжу. Зверя тебя укусила, зверя белая, ни балшая – ни маленькая. Найти зверю хочешь. Ни ыщи. Беса в ней нет. Бес в ее хазяйке.
– Так она что, домашняя, значит?
– Зверя дамашняя. Пагулять проста вышила. А пестрый шеловек ее схаватыл и внис галавой йок!
– Садист!
Люба вышла от Сурай со смешанным чувством возмущения и облегчения. Облегчения от того, что крыса не бешеная, и возмущения от антизвериного поведения «пестрого» человека. Она даже не стала уточнять у Сурай, как зовут этого звероненавистника. В «Золотых куполах» жил только один пестрый – это был исколотый татуировками от ушей до рудиментарного хвоста Тимофей Бухтияров.
Помимо Центра по разведению сплетен Люба активно работала в местном отделении Общества защиты прав животных и остро реагировала на всякое ущемление звериных прав. Сейчас она была в особом негодовании. Довести невинное домашнее животное до такого крайнего состояния! В ее голове быстро сложился план мести.
Она направилась в подземный паркинг, по пути набивая в телефоне текст: «В комплексе выявлена бешеная баба, имя неизвестно, укусы смертельны. Наш сосед Бухтияров – насильник и садист. Сурай использует священный нож для нарезки мяса».
13 апреля, примерно в 14 час. 30 мин. Тимон Наколотый
Тимофей Янусович Бухтияров (тусовочное имя Тим Бухту) проснулся с первыми лучами солнца, заглянувшими в окно его спальни. Поскольку окна спальни смотрели на запад, Тимон понял, что обеденное время он уже проспал. Весеннее солнце весело играло на его ручных змеях, грудных драконах и шейном лимфадените, по поводу которого он уже записался сегодня на прием к доктору Лору.
Тимон поднялся с ложа, застланного тигрово-полосатым бельем, надел трусы в леопардовое пятнышко и зебристую майку, оставляющую открытыми большую часть его нательных фресок, натянул штаны – невысоко, чтобы видна была надпись «Рич» на его пятнистых ягодицах, прихватил куртку из кожи слона, сунул ноги в крокодильи сапоги на высоком каблуке и раскоряченной походкой – так, чтобы случайно не упали обвисшие между ног джинсы, – зашагал к лифту, натягивая на ходу мотоциклетную каску с рогами антилопы.