— А, так ты уже в курсе! — обрадовалась Анита. — Уверена, что совсем убили? В смысле, насмерть?
— Никаких сомнений.
— Мне тоже так показалось. Не знаешь, он не был в своё время приговорён к смертной казни? Этого мне тогда не удалось установить.
— Был, железно. Приговор приведён в исполнение теоретически и на бумаге.
— А практически?
— А практически нет, и не задавай глупых вопросов, того и гляди мост сведут. А раз ты видела его живого…
— Наоборот, и ты тоже подтвердила, что он мёртв. Если же приговор тогда не был фактически приведён в исполнение, знаю почему. И поэтому догадываюсь, кто его кокнул теперь. И за что.
Отчаянно жестикулируя, я велела Марте поднять вторую телефонную трубку. Она поспешно схватила её и замерла не дыша.
— За что — и я догадываюсь, — сказала я. — А вот кто?
— Увы, мотив один, исполнителей же давнего приговора может быть много. Придётся кое-кого отловить и порасспрашивать. Но не сейчас… Не дёргайся, пока только пополз вверх.
Я словно наяву видела копенгагенский мост. Ага, значит, у нас есть ещё немного времени.
— А как ты про него узнала? Я, например, просто ошиблась номером.
— Да и я благодаря ошибке. Вошла в лифт и первым делом кинулась к зеркалу — только что выскочила из косметического кабинета, так хотелось ещё раз проверить, все ли в порядке. А лифт начал подниматься, значит, вызвали. Повернулась к двери, гляжу — светится кнопка, мне показалось — моего этажа, потом пригляделась — нет, двадцать третьего. Не успела я нажать свой, как лифт остановился, двери раздвинулись, и передо мной два громилы держат под ручки нашего Котю. Громилы уставились на меня, я на них, но поскольку нажала-таки свой этаж, двери лифта закрылись и он спустился этажом ниже. Холера, проплывает…
— Ну так быстренько договаривай. Тех, что держали, опознала?
— Совсем незнакомые морды молодого поколения. Но ты меня знаешь. Проследила за ними. На другом лифте съехали в гараж, в подвале.
— А Котя?
— Подделали под пьянчугу, такого, знаешь, после мордобоя…
— Во сколько ты их видела?
— Когда вернулась… погоди-ка, уже после полдвенадцатого, может, без двадцати двенадцать.
— И ты…
— Тоже спустилась на лифте в гараж, сама понимаешь, выезд из него только один.
— И что?
— Уже начинают пропускать транспорт. Записывай, «пежо», серебристый металлик, WXF169T, и второй, комби, кажется «мерседес», с замазанными окнами, тут за номер не ручаюсь, но вроде WGW528X. Темно-зелёный.
Умница Марта схватила валявшуюся на столе ручку и записала номера замеченных Анитой машин на каком-то обрывке бумаги.
А Анита продолжала:
— Если же они сообразили подержать Котю в гараже и вывезли позже, то считай пропало, я ждать не могла. Или, может, раньше, успели до меня, но сомневаюсь. А номера этих машин я записала лично. Ты тоже его узнала?
— Конечно. Надо сказать, он мало с тех пор изменился, прибавилось немного морщин — и все. Даже не полысел, паршивец!
— А должен был отрастить бороду и покрасить волосики, — рассудила Анита. И добавила:
— Хотя зачем? Столько лет безнаказанности, совсем распоясался.
— И такие покровители…
— Ага, это ещё не все! — спохватилась Анита. — Утром в номере, что прямо над моим, обнаружили какой-то совсем другой труп, меня расспрашивали, но мне было не до них, боялась опоздать на самолёт. Второй труп я по дороге вспомнила, но сейчас опять забыла его фамилию. Ну все, поехали. Кончаю. Не исключено, что я ещё кое-что заметила, но сейчас не могу говорить. Позвоню позже. Привет!
Я положила трубку, Марта тоже. И всполошенно поинтересовалась:
— Что это было? Начала я не слышала. Что значит — давний приговор? Опять история, прошлые времена? Ты все понимаешь?
Я кивнула задумчиво, размышляя о своём.
— В принципе понимаю. Этот Константин Пташинский…
— Погоди. Какой Константин Пташинский?
Я сообразила, что с Пташинского Анита начала, так что пришлось Марте вкратце пересказать. Марта была потрясена.
— И кто же этот Пташинский?
— Бандит. Самый настоящий. Я его знала, так сказать, в двойном плане.
— Бандит? И ты его знала? Странные же у тебя были знакомства.
— Так я же сказала — в двойном плане, внешность его была мне знакома, сто раз видела его на ипподроме. Кто-то обмолвился о нем, назвав Красавчиком Котей. А с другой стороны, в силу личной близости с прокурором была знакома с материалами по делу какого-то преступника, но не знала, что он и Котя — одно и то же лицо. Вот теперь Анита меня просветила. А Пташинский был той ещё пташкой. Ещё в ранней юности, не достигнув и двадцати лет, был посажен в тюрьму за разбойные нападения. Отсидев, опять принялся за своё, а поскольку уже был рецидивистом, его приговорили к высшей мере за шесть убийств. Минимум шесть, остальные не удалось доказать. Зато были доказаны другие преступления — грабежи, разбойные нападения и, главное, хищение государственного имущества в особо крупном размере.