Тем не менее, после принятых мер конспирации, подходя к дому, ребята опять заметили поджидавшего их напротив подъезда того самого монаха. Как он их выследил, было неясно, но они решили его проучить. Сашка с Маринкой, нарочито прячась, отделились от Паши и скрылись в подъезде соседнего дома. Заволновавшийся служитель церкви тоже нырнул за ними. Ребята вынырнули на крыше дома и, пробежав по ней, скрылись через второй люк, прикрыв его и закрутив на мягкую проволоку. Вслед за ребятами на крыше появился запыхавшийся служитель церкви. Как только монах вылез наверх, следовавший за ним Пашка тотчас захлопнул люк и накрепко стянул его проволокой снизу, оставив любопытного монаха замурованным на крыше.
– Помолись, батюшка, отсюда к богу ближе! – злорадно пробурчал Сашка.
После этого они спокойно отправились к Саше домой пить чай и поглощать пирожки с капустой и с вареньем, которые прекрасно пекла его мама. Было уже около полудня, они уже съели по паре пирожков и принялись за третий, как в дверь позвонили.
Саша открыл дверь, неторопливо дожевывая пирожок, и застыл, выпучив глаза и приоткрыв набитый рот. Перед ним стоял тот самый негритёнок с площади Совершеннолетия, в старой джинсе, с бамбуковым копьём в правой руке и босиком. На чёрном лице его играла загадочная улыбка. Он открыто и приветливо посмотрел на Сашку и произнёс только одно слово на очень ломаном русском языке:
– Падём!
Саша оторопело переспросил, вдумываясь в смысл сказанного:
– Пойдём? Куда пойдём? Ты кто, чудак?
К нему присоединились Пашка и Марина. Они тоже недоумённо таращились на африканское чудо, стоящее в дверях. Но негритёнок был непреклонен. Он взял Сашку за рукав и потянул за собой:
– Я Симба! Падём! Много-много! – Он подумал, наморщил лоб и промолвил, с трудом выговаривая непонятное слово. – Биыстра!
Ребята немного пришли в себя. Марина приветливо улыбнулась странному гостю, взяла его за руку и завела в комнату, приговаривая:
– Сейчас пойдём. А ты чайку с нами пока выпей, пирожок сьешь, а потом мы разберёмся и пойдём, если ты скажешь, куда.
При слове «куда» Симба разволновался, замахал руками, показывая в окно на бухту в белых гребешках мелких частых волн.
– На море сейчас шторм, туда нельзя, – стараясь медленно и внятно выговаривать слова, сказала Марина.
Но при слове «море» Симба опять заволновался, замахал отрицательно руками, зашевелил губами, зачем-то оглянулся и произнёс с большим трудом:
– Сиестра!
Ребята многозначительно переглянулись.
– Это меняет дело, – сказал задумчивый Паша. – Гора «Сестра» – место интересное во всех отношениях. Давайте всё же угостим гостя пирожками и чаем и сходим туда, куда он нас зовёт. Всё-таки из долины Лимпопо сюда просто так не приезжают.
Ребята накормили Симбу вкусными мамиными пирожками, дожевали сами и весёлой гурьбой вывалились на лестничную площадку. Впереди настороженно выступал насупленный Симба, а за ним скатывалась по лестнице наша любопытная троица. В кармане Пашка ощущал приятное тепло чудесного камня. Однако сразу в подъезде начались странности. Сашина соседка, тётя Настя, вечно ворчащая и недовольная, встретила теперь их всех на лестнице ласково, приветливо, подмигнула Марине и понимающе бросила им:
– Ишь, друзья закадычные! Всё время вместе, всё время втроём.
Друзья не придали этим словам никакого значения, подождали Марину, забежавшую домой за своим рюкзачком, добежали под тонкой моросью до остановки автобуса, доехали до автовокзала, где пересели на врангелевский маршрут, и через 20 минут уже сходили с него за мостом, направляясь к застывшей на века величавой пирамидой сопке.
17
Колю Арапкина прозвали Цыбулей оттого, что длинные и тощие руки его росли откуда-то из-за огромных оттопыренных ушей-лопат, торчащих на круглой стриженной голове эдакими радарами, и потому фигура его напоминала подвешенный на просушку лук-порей пером вниз, которым от него, к тому же несло постоянно.
Просыпаться Цыбуля не любил, а сейчас и вовсе не хотел. Пробуждение для него в последнее время стало очень мучительным от постоянного тяжелого вопроса к самому себе: – Где и чем «ширнуться?
Его разлаженный наркотой скрипучий восемнадцатилетний организм пока молчал, но он знал цену этому молчанию. Пройдёт несколько часов, и организм настойчиво потребует привычную дозу допинга и, не получив её, отзовётся ноющей болью в коленках, затем кольнёт под ложечкой, потом возмущённо потянет все суставы так, словно из них некий садист и изверг разом потянул нервы, жилы и ломает хрупкие ломкие косточки и, наконец, осознав, что его подло обманули, организм скорчится от дикой невыносимой боли, охватившей всего сразу, словно его жестоко ударили в пах, и заставит кататься по полу, грызть запястья и кричать страшным воем, не слыша себя и мечтая о немедленной смерти.