Как бы то ни было, в ходе истории происходили миграции и смешения исходных популяций, что доказывается несовпадением границ языковых семей с твердо установленным родством с границами существующих человеческих рас и культурных ареалов. Так, на языках афразийской, или семито-хамитской, макросемьи говорят европеоиды (арабы; небольшие арамеоязычные группы в Сирии, Ираке, СССР и ряде других стран, не совсем точно называющие себя «ассирийцами»; евреи в Израиле; берберы Северной Африки и др.), негроиды (чадцы в Центральной Африке), эфиопоиды (основное семитоязычное население Эфиопии, кушитские народности). На тюркских языках — монголоиды и европеоиды (азербайджанцы и турки, например). Подобные примеры можно легко умножить. И хотя Анри Лот не дает никаких временных ориентиров для того периода, к которому он относит ближневосточные корни туарегов, само упоминание ближневосточных цивилизаций ставит, по-видимому, временные рамки — не раньше рубежа IV–III тысячелетий до н. э., а для столь поздней эпохи в истории рода человеческого уже ни о какой изначальной «привязке» языка к определенному типу или кругу культур не может быть и речи[62].
Во-вторых, что такое «ближневосточная цивилизация»? Что вкладывает Анри Лот — историк, этнограф, «культурный антрополог» — в термин «цивилизация»? Не мог же он, право, пройти мимо напряженной многолетней полемики вокруг содержания понятий «культура» и «цивилизация», их археологического, конкретно-исторического, социологического, культурологического, философского наполнения Г И даже если предположить, что Лот употребляет этот термин в самом «обычном» смысле развитой предгосударственной или государственной письменной культуры, то какие цивилизации включает он в «ближневосточную»? Шумерскую и наследующую ей шумеро-аккадскую? Хеттскую? А как же египетская, по многим признакам объединяемая с названными выше, но существовавшая все-таки на, африканской почве? Если и ее, то вроде бы нет необходимости помещать отдаленных лингвистических предков туарегов, а значит, и берберов в целом к востоку от Египта — на Ближний Восток, когда их непосредственные предки — ливийцы — исторически засвидетельствованы к западу от Египта, в Ливийской пустыне. Кроме всего прочего культурные общности, которые можно с достаточной мерой условности объединить под названием «ближневосточные цивилизации» (все-таки во множественном, вряд ли в единственном числе), просуществовали без малого три тысячелетия. К какому времени следует отнести гипотетический уход праберберов из зоны этих ближневосточных цивилизаций и их появление в Ливийской пустыне? Ни на один из этих вопросов автор даже не пытается ответить…
Зато по мере дальнейшего изложения недоумение читателя, даже элементарно лингвистически грамотного, возрастает. «А. Бассе… сомневается в наличии родства (берберских языков. — А. М.) с семито-хамитской языковой семьей, поскольку заимствования (les etranges) оттуда крайне незначительны», — пишет А. Лот. Возможно, здесь терминологическая небрежность, и имеются в виду элементы, общие с семито-хамитскими языками, которые можно посчитать заимствованными из последних в берберские языки, если отрицать их родство между собой. Но ведь именно черты, унаследованные от общего предка, и являются критерием родства. Вряд ли правомерно называть заимствованными сходные черты (в лингвистике они называются изоглоссами) в языках, традиционно рассматриваемых как родственные, не приведя никаких доводов в подтверждение противоположной точки зрения.
И наконец, еще одна цитата. «Морфология имени в берберском, — утверждает А. Бассе, — настолько чужда семито-хамитской, что, даже если бы его родство с этой языковой группой было доказано (далее А. Лот цитирует А. Бассе. — А. М.), осталась бы значительная масса слов… неизвестного происхождения». Здесь приведены два совершенно разнородных аргумента. Родство обычно не устанавливается без сопоставления морфологической структуры, в том числе именной, и, если бы родство берберских языков с семито-хамитскими было доказано, это означало бы, что морфология имени в берберском отнюдь не чужда семито-хамитской. Вместе с тем наличие большого пласта лексики «неизвестного происхождения», т. е. слов, не имеющих закономерных параллелей в родственных языковых группах и тем самым необъяснимых из общего праязыка, еще ничего не доказывает. Все дело в том, какие это слова. Если они относятся к так называемым «культурным терминам», т. е. названиям растений, животных, орудий труда, предметов одежды, утвари, культовых предметов и т. д., иначе говоря, к лексике, легко заимствуемой, обычно вместе с обозначаемым предметом или понятием, то, установив язык, из которого происходят подобные слова, примерное время и пути заимствования, мы можем реконструировать целые фрагменты истории заимствующего языка и говорившего на нем народа. К родству же языков все это не имеет отношения.
62
Можно, конечно, посчитать, что столь подробно обсуждаемая здесь фраза Лота — просто неудачная формулировка вполне здравой идеи о том, что предок туарегских языков — берберский праязык — это язык какой-то группы населения древнего Ближнего Востока, т. е. группы, обитавшей в ареале великих культур этого региона. Однако путаница в плане выражения, к сожалению, почти всегда отражает путаницу в плане содержания.