Тбилисури – не может быть первого в поэзии. Никогда. Я не толкаю тебя. Просто дорожка узкая. Я, наоборот, тебя поддерживаю. Смотри, уже на одной ноге стою. Вторую ногу поджала, колено немеет. Кричу тебе в уши, потому что внизу поток крепчает. Усиливается. А…ты ещё премию успеваешь получить. Последнюю. Больше не будет. Хватит уже. Тютчевская, Блоковская Цветаевская, Достоевского. Пожалей писателей! Они изнемогают. Им душно. Жарко. Они уже двести лет как померли. Кто-то сто лет тому назад. Держись за руку! Да не ори ты! Всё равно никто не слышит. Никто не покупает. Никто не ждёт.
Пиросмани – точнее все ждут. Когда вы помиритесь? Спрашивает Олег, Вова, Петя, Коля, Егор? А ещё Таня, Оля, Катя! И ещё хлещет по нашим венам белое полусухое вино, Фрукты…сколько их? Яблоки. Груши. Вишня. Поэтому цвет у Пиросмани янтарный. Ты говоришь, что мне Гиви яхонт подарил. Не дарил он! Не посмел.
Твиши – тише…сказал Гиви и палец ко рту приложил. Не говори никому. Этасвета, что случилось? Какая кошка между вами пробежала. Только ли причина в детском давнишнем скандале? А ведь ты, Милена, знала! Знала! Ты всё знала! Я же тебе показывала эти два обгрызенных тобой стиха. Оплаканных. Отворенных. Отвоенных! Бери, бери уже, твоё, твоё! Я не покушалась. Мне не надо. Это лишнее. Своего некуда девать! Тем более вино течёт рекой из вен моих. Красное! Сладкое! Что? Что? Ты говоришь – это кровь. Много крови! И ещё себя вижу на столе. Точнее тело своё. Голое. Ты меня так уложила ровненько. Шея такая беззащитная, белая. Ты по ней пальцем водишь. Вены набухли мои. Жилки пульсируют. Я – жертва. Конечно, ну не ты же! Тем более, если везде кричишь, что ты бедная и несчастная. Что кушетка у тебя драная. Что мебель старая. И денег мало. А у меня же дом. Джип. Пять домов и озеро. А в нём лебеди плавают. Крестиком вышитые. Мне их мама сама нарисовала. И сама вышила. Вот тебе и озеро! Абрикосовый закат.
Вино Киси изготавливают из винограда с таким же названием, оно эксклюзивно. Виноград Киси растёт на очень мглистом склоне, политом солнцем, на территории Грузии.
И вот нож в твоей руке. Ты голодна, ты хочешь сладкого и одновременно кислого, солёного, мясного, рыбного, травяного. Ешь меня, Милена! По кусочку отщипывай и в рот пихай!
При слове мозг мне расхотелось пить вино. Я его вылила. Тропинка ближе к вершине расширялась, перерастала в площадку. Что ты тащишь сюда? Книгу! Про меня, небось? Про свою подружку! Ну, давай читать.
Но в книге не было страниц, лишь сплошное белое пятно. Оно сужалось, таяло.
Милена выхватила оставшийся листок, он выпорхнул, сделал круг, по-птичьи сложил крылья и ринулся вниз со скалы! Безумству храбрых поём мы песню. А лучше две! Нет, три! Или целую поэму!
Да, ты знаешь, я умею творить!
Умею рисовать!
Умею не только складывать в столбик и рифмовать, я умею выдыхать такое огромное и масштабное, я как бог втягиваю через соломку людей с того света. На этот свет. Я же Этасвета!
Мне многие говорили, зная мою беду, если бы с нами такое произошло, то не понятно: как после такого жить? Некоторые стихи мои испохаблены. Словно их заперли в туалете и долго над ними измывались. Так делают умственно отсталые мальчики: ловят одноклассницу, волокут в кабинку, там по-всякому трогают её, щупают. Они ещё глупы, не знают, что тело девичье священно. Но я простила Милене даже это. Не в суд же идти! Тем более за стихи даже тюрьма не положена. Лишь штраф. Небольшой.
Я просто любила этого человека. Тогда. Раньше. Мне казалось: это истинное. И это правда. Через всю книгу её – идёт рефреном – какая она гениальная. И она упивается своими строками. А они сухие, как хворост, тонкие, как палки. Коричневые, как ветки, которые обычно собирал Гиви для того, чтобы разжечь костёр. Бедный-бедный Гиви, его пришлось сжечь ещё тогда в детстве, я хотела помочь себе, чтобы не впасть в ненужную мне историю. Историю погромов моих строк. И теперь они разломаны, ноги-руки оторваны, голова в костре. Хорошо ли тебе, девушка, хорошо ли тебе красная? Хорошо ли тебе, Миленушка?
Хорошо, отвечает! И снова ломает, волосы рвёт на голове. Орёт. Воет. Сидит у камина, ноги развела в стороны, сама, как кукла сломанная, э…э…э…
Вот не люблю я не правду! А она прилипла к моей правде. Правдушке. Жжётся, но не отлипает. И так густо налипла, как дёготь на ворота. Всю жизнь теперь отдирать, отскабливать. А жить-то когда? Саныч, хоть ты мне помоги! Он соглашается. Тем более, дом мы выкупили-таки, снова заехали-заселились. И всё уже! Старые! Саныч, ты больше в бизнес не лезь. Тебя друзья-товарищи липовые опять подставят!