Когда ко кресту приколачиваешь? Или когда с креста снимаешь? И по щекам бьёшь?
Вот пишешь: «Этасвета рыба-прилипала!» Теперь я рыба-отлипала. Вообще, искать в мутной луже лжи правду – трудно. Но я пыталась. Хотела доказать посредством своих статей. А что мне ещё оставалось? Ты сама сыпала на меня груду разных невнятных опусов: «лживая бездарность, человек-перевёртыш, гнусная двуличность, человек в футляре, официантка в грязном фартуке».
Всё, я рыба-отлипала навсегда! Более ни сном, ни духом. Какой смысл искать друга в закадычном недруге? Я решила: буду резать по живому. Всё, тебя более нет Милены Ерёминой- Клюкович-Бла-бла. Так сказать – нет человека, нет проблемы.
И вот ещё что я подумала: ни твой муж, ни Шарович, ни Мицкевич, ни Фуфович – они не читали ничего из моих творений, эссе, поэм, книг. Они со мной знакомы лишь с твоих слов. Они не вникали! Человек, вообще, ленив…
Поэтому эти высказывания: Этасвета бездарь, сука, сволочь, волчица – повисли в воздухе.
Но те люди, кто бывал на моих концертах, те ко мне относятся иначе. Они верят, любят.
Не помню: это быль или сон. Скорее всего, быль, потому что я вижу явно. Или, скорее всего, это сон, потому что небо ватное:
Ты на другом берегу. Ты зовёшь меня. Мне надо перейти это поле, мне надо перейти эту жизнь, а поле – заминировано. Но мне надо, потому что ты зовёшь: «Этасвета-а…»
Как ты там оказалась, Миленушка моя? Девочка? А? Не слышу!
Наверно, как всегда: поехала с концертом, как Вера Полозкова ездит. Лишь бы зал был и оплата. А, может, не как Вера, может, сама по себе. И не за деньги, а за общее благо, могло так быть? Могло! Не знаю…
Но ты там. И позади война. В тебе война. Во мне война. И я делаю шаг. Идти надо острожно, смотреть под ноги. Я знаю: через каждые двадцать метров растяжка. Двадцать метров – это почти двадцать семь шагов. А затем остановка. Медленный вдох.
Я оглядываюсь вокруг, перешагиваю через растяжку. Выдыхаю.
– Не ходи. Не ходи,– просят меня друзья. Просит Иа. Просит Саныч. Просит Гиви, он же Гога, Иван, Варган. Он же Таня, Вера, Оля, Галя.
Но в ответ слышу:
– Сейчас Этасвета стала намного лучше писать. Она научилась. Окрылилась. Она изменилась. Догадалась
Что значит, научилась? Окрылилась.
Так не бывает – у бескрылых крылья не растут. Или ты птица. Или не птица.
И ещё:
«Этусвету поймали за руку». Так я сама ринулась в твои сети, сама заглотнула твои крючки. Сама! Меня никто не просил. Могла бы вообще молчать, как рыба. Точнее, как рыба-отлипала. Могла бы сделать вид, что ничего не поняла, что речь не обо мне. Мало ли их Этихсвет? И меня никто не заставлял брать на себя никакую вину: ни свою, ни чужую, ни третью, ни четвертую. Ты же мне сама сказала: «Я буду писать рецензию на твою книгу «Антипушка» Я бы могла кивнуть, улыбнуться, затаиться, развести руками, подпрыгнуть от радости, зайтись в плаче, хохоте. Да что угодно, лишь бы не связываться с такими вещами: как идти по минному полю и собирать нектар. Ибо лишь на нём, том поле, растут эти дивные душистые стебли птичьего варенья.
Поэтому слушай: ты вот-вот скатишься вниз под откос, ты держишься слабыми руками за ветки, ты зовёшь меня.
И я иду. Иду и всё тут. Могла не заметить твоих сигналов. Могла сделать вид, что мне почудилось! ПОКАЗАЛОСЬ! Померещилось! Но я иду шаг за шагом. Иду, хотя твои крючки раздирают мне горло. Твои приманки кажутся мне гадкими. А твои капканы – ручными зверюшками. А уж этот волк! Это же обезьяна. Пародия. А перевертыши – жуки золотокрылые.
Итак, наживка мной проглочена. Крючок торчит наружу. И что теперь? Сделать вид, что не больно? Не обидно? Дурочка моя! Вчитайся. Вникни. Проникни. И поймёшь: чисто! Ясно! Красно!
Поэтому ешь моё птичье варенье! Сладкое!
Я ложусь на живот. Хватаю тебя за руки, пытаясь вволочь обратно на гору.
И вот что я вижу: Мы вместе! Мы сестры! Мы – птицы.
Снова, крича от радости, давясь смехом, хохоча и плача, мы бежим вниз с горы, Вместе. Мы опять вместе. И мы были вместе, лишь какое-то наваждение охватило нас. Помутнение!
Я кричу:
– Родная моя! Девочка! Солнечный заяц!
И руки в крови. И капли алые сливаются. Теперь уже точно мы не расстанемся!
А была ли, вообще, ссора? Была ли она?
Нет!
Была лишь дружба. Детская. Вся дружба детская!
Бери моё! Бери! Бери всё! Маму-папу, озеро, уток, картину, Антипушку, Егорушку, Гиви!
И РЕЦЕПТ ПТИЧЬЕГО ВАРЕНЬЯ.
Ибо когда ты придёшь туда наверх, пройдя врата смерти, там спросят, а где рецепт птичьего варенья? Ты им ответишь: какое такое варенье? Я принесла слёзы, обиды, плачи, тугие обвинения, оправдания, я вывела на свет, я схватила за руку. Я страдала, я умирала. У меня были слёзы горькие. Кровавые!