— У вас очень гладкая кожа.
Но теперь он понимает, он знает: она не ответит. Он начинает втирать крем в ближнее к нему плечо, на этот раз побольше, потом ниже, туда, где бретельки бюстгальтера оставили на коже легкие следы. Она никак не реагирует на круговые движения его ладони, хотя он втирает крепче, медленнее, вниз по бокам, вниз по центру к крестцу. Когда он приостанавливается, чтобы выдавить еще крема, сладкий аромат чуть-чуть роз, пачули, она опять вытягивается вперед, ее лицо отвернуто на подложенных ладонях, локти растопырены. Он втирает вперед-назад над темно-лиловой полосой, разделяющей ее тело.
— Так хорошо?
Она ничего не говорит, ни малейшего знака. Жара, неподвижное расслабленное тело. Он колеблется, сглатывает, потом говорит даже еще тише:
— Ноги?
Она лежит в абсолютной неподвижности.
Снизу из невидимости детский вопль, как удар ножа, смесь ярости и жалобы; как будто Эмма. Вопль послабее, готовые слезы. Затем взвизг:
— Я тебя НЕНАВИЖУ!
Да, Эмма.
Успокаивающий голос. Затем тишина.
Ладонь Питера остановилась в ложбинке спины Кэтрин; теперь она вновь задвигалась, медленно касаясь выше, ниже, пальцы прокрадываются все ниже и дальше по бокам в притворно безразличной тщательности; когда все торчком, напряжено, необузданно, во всех смыслах и чувствах необузданно; чертов вызов, укрощенная дикарка; сознание, что ты свое возьмешь; и что-то до возмутительности потешное, а не только эротичное. Он позволяет своим пальцам ласково скользить по ее скрытому левому боку и поглаживает на границе подмышки. Она высвобождает левую руку из-под щеки, закидывает на бедро и дергает трусики вниз, потом подсовывает ладонь назад под щеку. Питер колеблется, затем отшвыривает свою сигарету, тянется и защипывает материю там, где она к ней прикоснулась. Она поворачивается на один бок, потом на другой, так чтобы он мог ее обнажить. Он выжимает еще крема и начинает втирать его в ягодицы, по изгибу талии, взад и вперед. Он наклоняется и целует ее в правое плечо, легонько его кусает, сладко пахнущий жирный крем. Она никак не реагирует. Он опирается на локоть вдоль нее, и его левая ладонь ласкает, ласкает, чуть ниже, нежную кожу вверху бедер, ягодицы, края щели.
Он стаскивает с себя рубашку. Потом становится на колени, быстрый взгляд вокруг. Он нагибается над ней и стягивает лиловую полоску. Когда она соскальзывает на ее колени, она приподнимает ноги, позволяя стянуть ее совсем. По и все. Она лежит обнаженная, отвернув голову, ожидая. Он на коленях снова оглядывается по сторонам; затем садится, балансирует и стаскивает шорты. На четвереньках он вползает ей на спину, руки у ее подмышек. Она двигает головой, прижимает ее к тыльной стороне ладоней и к земле. Он легонько тянет за левое плечо, чтобы перевернуть ее. Она лежит недвижима. Он тянет сильнее, она чуточку уступает, ее тело полупереворачивается, хотя лицо остается отвернутым, скрытым, прижатым к земле. Он переворачивает ее, более грубо, на спину, теперь открывшееся лицо изворачивается влево. Профиль. Обнаженное горло, рот. Он тянется и снимает темные очки. Глаза закрыты. Он отбрасывает прядь темных волос со щеки. Затем он ползет назад, скорчивается, целует волосы на лобке, затем пупок, затем обе груди. Она возбуждена, как бы ни притворялась. Он опускается на нее, ища отвернутый рот. Но, будто его вес спускает курок, она еще больше отворачивает лицо. Он не отступает, и она яростно поворачивает голову в другую сторону; внезапное своеволие, ее ногти царапают его плечи, отчаянное отпихивание, извивание, борьба, она бешено мотает головой из стороны в сторону. Он снова на четвереньках. Ее руки надают. Она лежит неподвижно, отвернув голову.
— Кэ-ти! Пи-и-тер!
Детские, Пола, возможно, Салли, а также Бел, голоса хором, слаженно, будто дирижируемые. Легкое эхо от обрыва. Затем, неизбежно, одна Кандида:
— Мы у-хо-дим!
Уходят.
Кэтрин поворачивает голову, и открывает глаза, и смотрит Питеру в лицо. Странно: будто она на самом деле его не видит, будто глядит сквозь его многозначительно чуть насмешливую улыбку. И у него возникает и навсегда останется мысль, что было это что-то позади него; не Питер. Поза, конечно; просто больная игра свихнутой истерички в охоте. Очень больной и очень сексуальной. Поиметь вот так, один-единственный раз; поиметь эти бледные расщепленные глаза.