— Ну, — говорит Пол. — Вперед, Христовы воины?
Он идет впереди, Кандида рядом с ним, назад по дорожке. Питер за ними, держа сына за руку.
— Потрясающий день, Том, верно?
Затем Бел и Салли, Эмма между ними задает вопросы о раках.
Проходит минута, голоса затихают, место пикника опустело; старый бук, удлиняющиеся тени, валуны, бормочущая вода. Удод, оранжевый, черно-белый, проносится над водой и садится на одну из нижних веток бука. После паузы он слетает на траву, где они сидели; стоит, распушает свой гребень. Потом молниеносно опускает кривой клюв, и муравей умирает.
У Эммы расстегнулась сандалия, и Бел опускается на колени. Салли продолжает идти, нагоняя Питера с Томом. Они идут дальше, а позади них Эмма начинает рассказывать матери — если она поклянется ничего не говорить Кэнди, еще не прощенной за растоптанный красивый домик из прутиков возле плотины, лесной дом принцессы Эммы — сказку тети Кэт; или свою собственную переработку, которая заканчивается просто и ясно. Впереди Салли нагоняет Питера, который все еще ведет сына за руку. Он рассеянно обнимает ее за талию. Она нюхает его плечо.
— Чьим кремом для загара ты мазался?
Он тоже нюхает.
— Бог знает. Валялся в траве. — Он подмигивает и строит гримасу. — Том теперь хочет жить здесь.
Она наклоняется.
— Правда, Том? Тебе тут нравится?
Мальчик кивает. Густые кусты наступают на дорожку, им приходится идти гуськом. Питер выталкивает Тома вперед. Салли идет последней, уставясь Питеру в спину. Дорожка расширяется. Том спрашивает, а завтра будет еще пикник?
— Очень даже может быть, старина. Но не знаю. Однако повеселимся обязательно.
Салли идет чуть сзади плеча Питера, не прикасаясь к нему, наблюдая его профиль.
— Ты уверен, что не видел ее?
Он бросает на нее настороженный взгляд. Она смотрит на дорожку.
Салли говорит:
— От тебя пахнет, как от нее пахло утром.
Он посмеивается и недоумевает.
— Милая, ну, Бога ради! — И затем: — Не будь дурочкой. Возможно, это и ее крем. Я просто подобрал тюбик в траве после того, как мы кончили есть.
Она по-прежнему не отводит взгляд от дорожки.
— Я его не заметила, когда мы собирали корзинки.
— Значит, она захватила его, уходя. И Бога ради, перестань быть такой…
Он смотрит мимо.
— Большое спасибо.
— Но это ведь так.
— Во всяком случае, я знаю, что со мной скучно.
Он дергает руку сына.
— Давай, Том. Наперегонки. Вот до того дерева. Готов? Вперед!
Несколько шагов он держится впереди, потом позволяет четырехлетнему малышу нагнать его и обойти.
— Ты победил! — Он снова берет сына за руку, и они поворачиваются навстречу Салли, которая медленно подходит к ним. — Том победил.
Она улыбается мальчику положенной жиденькой улыбкой. Питер нагибается, забирает корзинку из ее руки, другой на секунду привлекает ее к себе и шепчет ей на ухо:
− Конечно, она мне нравится до безумия. Но некрофилию я приберегаю для старости.
Она высвобождается, умиротворенная лишь отчасти.
— Из-за тебя я чувствую неуверенность.
— Ну-ка, Том. Возьми Салли за руку.
Они идут дальше, мальчик между ними. Он шепчет через голову ребенка.
— Тебе придется подыскать причину получше этой.
— Ты ее только что сам назвал.
— Матч кончился вничью.
— Ты не делаешь никаких скидок.
— Кто бы говорил.
— Ты бы рад оставлять меня вместе с твоей пижамой. На день. Забывать, что Я вообще существую.
Он переводит дыхание — и избавлен от необходимости отвечать. Впереди, там, где деревья уступают место первому лугу, они видят, что Пол и Кандида стоят на открытом пространстве, повернувшись, глядя назад на небо. Кандида замечает их и возбужденно на что-то указывает. Листва мешает им разобрать, что ее так взволновало. Но, едва выйдя на луг, они видят.
Туча, но таинственная туча, такая туча, которая запоминается навсегда, настолько она анормальна, настолько не согласуется с приметами погоды, известными даже самым ненаблюдательным. Она надвигается с юга из-за обрывов, куда взбирался Питер, и их близость к месту пикника, должно быть, скрывала то, что на равнине стало бы очевидным уже давно. А потому чудится, что она подкрадывалась; хищная и зловещая, колоссальная серая с белым подбоем волна начинает громоздиться над скалистой стеной, бесспорная вестница сильнейшей грозы. Уже предсказанной неподвижностью воздуха с утра и жарой… и тем не менее она ошеломляет. И во все еще мирном безветрии предвечернее солнечное сияние внезапно кажется жутким, ложным, сардоничным — челюсти блистательно замаскированного капкана.