Аня отхлебнула из протянутого стаканчика:
- Спасибо, теперь я еще и язык ошпарила! Нет, не боюсь. Я не так часто тут ем. К тому же мне нравятся эти бутерброды. А то, что кушаешь с удовольствием, вреда не наносит. Если, конечно, не злоупотреблять. Во всяком случае, после них у меня нет никаких неприятных ощущений. А вот от жутко полезной овсяной каши тошнит так, словно я шмат сала съела без хлеба.
- Не любишь овсянку?
- Ненавижу. – Еще один укус. – Кстати, раз уж мы подошли к теме гастрономии, не хочешь рассказать о своих пристрастиях?
- Могу предоставить полное досье, - полусерьезно - полушутя предложил Глеб.
- Ум-м… Это было бы просто отлично!
- Так, родился, учился, закончил, работаю.
- И это все? Я жажду подробностей, - разочарованно протянула Аня.
- Надо же, никогда не думал, что кто-то будет интересоваться такой заурядной личностью, как моя, - с сарказмом фыркнул рыжий.
- Вообще-то, это нормально, когда люди в процессе общения узнают друг о друге. Или ты тайный агент и проводишь в нашем городе вербовку? А если нет, то мне не понятно, к чему такая секретность? – Девушка неожиданно плюхнула бутерброд на стол и, подхватив сумку, направилась к двери.
- Погоди, ты куда? Мы же погулять хотели!
- Видишь того парня? Лучше я с ним пройдусь. Какая разница, он ведь такой же незнакомец для меня, как и ты. Возможно, с ним окажется гулять гораздо приятнее, - ощерилась она.
Рыжий чертыхнулся.
- Ань, вернись!
- Чего еще?
- Я не люблю такого. Все эти задушевные разговоры о любимом цвете или первом дне в детском саду. Не люблю, когда во мне копаются, как в какой-то коробке со старыми вещами. Вот это нам пригодится, а ту штуку лучше бросить обратно. Еще хуже праздное любопытство. У меня была знакомая, которая, как ты, все спрашивала и спрашивала. Вечное «что?», «где?», «почему?», но за три года общения даже не запомнила мою дату рождения. Так что я вовсе не шпион.
- Знаешь, я вполне могу тебя понять, - смягчилась мелкая. – Людям свойственно цепляться за детали. Ах, она не читала Коэльо! Вы представляете, она выступает за аборты?! При этом им совершенно неважно, какие за этим стоят причины. Они видят отдельные слова, отдельные фразы, разбивают личность другого на детали, на какие-то составляющие. А целая картина при этом теряется…
- А что, ты, правда, выступаешь за аборты? – Как-то не состыковывались в голове Глеба два образа: беззащитной девушки и ярой убийцы не рожденных младенцев.
- Да. А еще за эвтаназию, кремацию и пересадку органов. Что, испугался? Какая я, оказывается, жестокая. Просто чудовище, а не человек! И я боюсь, ведь перед собой вижу не картинку, а смазанное пятно. Так-то вот, - развела руками Аня.
Глеб поежился. Его бы не удивило, окажись его новая соседка ведьмой. Злой колдуньей вуду, втыкающей в парня свои отравленные иголки. Он чувствовал себя больным рядом с ней. Привычная броня лопалась, обнажая загноившиеся раны. И Глеб боялся, что эта чудная девчонка их увидит. Боялся и одновременно надеялся. Он не чувствовал с Анной никакого родства, никакой внутренней связи, потребности в ней. Но лишь под ее взглядом он начинал невольно обнажаться. Анна заставляла его сомневаться, смущаться, вновь и вновь смотреть ей в глаза, в которых он все яснее видел какого-то странного типа с огненно-медными волосами.
Каждый новый человек в жизни Глеба напоминал предыдущего. Он был для них чем-то вроде комнаты, в которую приятели и коллеги входили, чтобы занять удобное кресло или полюбоваться обоями. Глеб - добрый малый, хороший друг, замечательный специалист. Еще одна социальная роль, еще одна маска.
И только Аня ничего не ожидала от него. Она топталась на пороге, заглядывая в замочную скважину. И молодой человек начинал переживать: а есть ли там, вообще что-то, кроме голых стен?
- Хм-м, - Глеб поболтал остатками горячего шоколада. - Ты ставишь меня в тупик. После таких откровений я просто обязан предоставить тебе номер моей медицинской страховки и показать свою коллекцию календариков.