- Мы все ограничены в своих возможностях. Кто-то в большей степени, кто-то в меньшей. Не все рождаются математическими гениями или великими марафонцами. У каждого человека свой предел прочности. Просто я более ограничена, чем ты. – Аня решительно встала. – Ладно, мавр сделал свое дело, мавр может уходить. Я тебе все рассказала. Выразила свою точку зрения. Теперь ты можешь с чистой совестью послать меня подальше.
- Зачем?
- А как же? Общение со мной несет ведь такие риски, - насмешливо протянула Аня. – Можешь не беспокоиться, я в силах открыть дверь.
23 марта 2012, пятница
Погода вела себя как женщина, страдающая климаксом. Ее бросало то в жар, то в холод. Сегодня с утра, например, светило солнце, а по мостовым бежали ручейки не очень чистой воды. Но не прошло и трех часов, как светило со всех сторон окружила воинственная армия туч, осыпая землю острыми стрелами снежинок.
У Ани не было ни климакса, ни других явных причин, но настроение металось вместе со старушкой-природой. Последнюю пару у них отменили, и девушка вернулась домой еще до обеда.
Она чувствовала себя совершенно разбитой - дорога заняла едва ли не столько же времени, сколько сами занятия. Набитые пассажирами маршрутки медленно ползли в плотном потоке, едва-едва успевая уложиться в график. Аня чувствовала себя запертой в пыточной камере, без возможности хотя бы на время прекратить издевательства над собой. Духота, запах чужого пота и не менее тошнотворный – давно просроченных духов. Теснота и шум выбивали из головы все мысли, кроме одной: «Когда же мы доедем?».
И вот, после всех мучений, Аня лежала в кресле, закинув ноги на спинку. Голова ее при этом свешивалась с сидения, распущенные волосы едва не доставали кончиками до пола. Катя никогда не понимала таких обезьяньих поз, но позволила подруге делать все, что той заблагорассудится.
- И ты вот так заявилась к нему и все рассказала? – в который раз недоверчиво переспрашивала Кэт.
- А что мне оставалось делать? Глеб на мою мать нарвался. А той, нет бы, помолчать! Мы только начали с Глебом нормально общаться, а тут она своими откровениями. Теперь он ко мне и на километр не подойдет, - мрачно откликнулась Аня.
- Да ладно тебе. Вспомни, что на первом курсе было. Тебя сначала тронуть боялись, на цыпочках ходили. А потом всем стало до фонаря, какие у тебя болячки.
- Ага, только у меня нет ни года, ни полгода, чтобы Глеб забыл об этом. Димка четко дал срок: три месяца. Я и так почти половину из них спустила в унитаз.
- Слушай, ну, поговори с Димкой. Может, он разрешит тебе в качестве исключения заняться кем-нибудь из твоей группы? А что? Ты много, например, об Ольке знаешь? Кроме ее любви задавать странные вопросы и носить шарфики. Или дело уже не в задании, а? – разулыбалась Катя.
- Что ты имеешь в виду?
- Глебушка… Ты к нему ничего не испытываешь? Ну там, бабочки в животе, кузнечики по спине? Колись, он тебе нравится, этот загадочный рыжий тип?
Аня вернулась в нормальное положение и с негодованием уставилась на подругу.
- Катя, ты когда свои таблетки бросала пить?
- Какие еще таблетки?
- От паранойи. И от галлюцинаций. Тебе вечно мерещится то, чего на самом деле нет. Не могу не признать: Глеб – парень симпатичный, но этого совершенно недостаточно для того, чтобы меня завлечь. Я уже не в том возрасте, когда покупаются на приятную мордашку.
- На приятную мордашку, Анечка, покупаются в любом возрасте! – возразила Катя. – Даже старушки с многолетним опытом вроде нас с тобой. Вопрос в другом: есть ли кроме нее у человека еще и мозги? Чем набита голова? А насколько я поняла, в случае Глеба в ней много чего таится.
- Вот-вот… - сникла Аня. – У меня такое ощущение, что я влетаю со всего размаха в стену, а не с человеком говорю. Бетон и колючая проволока. Даже когда Глеб говорит откровенно, его откровения сопровождаются такой порцией сарказма, что уже ничего больше узнавать не хочется. Единственная польза от него – это идея со скрапбуком. Кстати, я взялась вчера за оформление и вспомнила про твои залежи. Может, кое-что можно использовать?
- Это же твой альбом воспоминаний, а не мой.
- Да, но… - Аня выразительно посмотрела на подругу. С тем особым выражением, с которым они перешептывались в школьных коридорах десять лет назад. В зрачках девушки словно вспыхивали две огромные неоновые буквы «о» и «н», и сменялся калейдоскоп из двухсот двадцати дней, прожитых под ними. – Ты ведь сохранила нашу записку? Где она?