- У меня к чаю еще сушки есть, будешь?
- Нет, нет и еще раз нет!
- Глеб, чего ты возмущаешься? Я же тебе не дрянь какую-нибудь предлагаю! Не хочешь, так и скажи, - обидчиво протянула старушка. Потом неожиданно добавила: – Твоя мать мне звонила, приехать хочет.
- Зачем? – чуть не подавился чаем Глеб. – Кто ее сюда звал?
- Глебка, это же твоя мать. И моя дочь, между прочим. Она имеет такое же право навещать меня, как и ты. Разве ты не хочешь увидеться с матерью?
- Она бросила меня. Бросила нас. Если ты хочешь с ней встречаться, дело твое. Я даже не помню, как эта женщина выглядит, - процедил рыжий.
Бабушка поджала губы и начала молча убирать со стола. Этот разговор повторялся всякий раз, когда ее милая Алина появлялась на горизонте. Стоило старушке заикнуться о ней, выражение лица внука становилось нечитаемым. Он любил мать, но разлука превратила родных людей в чужаков. И если Алина пыталась в свои короткие приезды наладить отношения, то Глеб с каждым годом все больше отдалялся.
«Она не виновата, - твердила бабушка. - Так сложились обстоятельства. Мы едва концы с концами сводили, а в этом городе у нее не было перспектив».
И Глеб глотал эту ложь, пока не начал чувствовать ничего, кроме горечи. Мать перестала навещать их в выходные, потом и в праздники. Хорошо хоть на дни рождения своих мальчишек иногда объявлялась, чтобы тем же вечером исчезнуть. Бабушка по-прежнему понимающе кивала: «Езжай, дочка, мы тут сами справимся», - пока Глеб у себя в комнате глотал злые слезы. Однако уже на следующий приезд матери всякая злость испарялась, уступая место надежде. А вдруг она не уедет больше? А вдруг останется с ними?
Но порой приходит такое время, когда умирает даже такая живучая тварь, как надежда. Рассыпается на осколки с острыми краями, ранящими душу, делая ее безжизненной как пустыня.
- Она спрашивала, как Гриша… - попыталась возобновить разговор бабушка.
- Ну-ну, - мрачно усмехнулся рыжий. – Знаешь, ба, передай своей дочери, что она может забыть о Гришке. Потому что я на километр не подпущу ее к брату. Поздно спохватилась! Надо было раньше думать о нем. Ты всегда говорила, что мать уехала ради нашего будущего, ради нашего наследства. Так вот: единственное наследство, которое я получил – ненависть. Я ненавижу ее…
- Глеб, разве так можно! – всплеснула руками старушка.
- А можно было оставлять своих детей: одного умирать, а второго наблюдать за тем, как родной брат превращается в овощ? – не выдержал рыжий. – Извини, но я больше не хочу ничего слышать. Давай лучше поговорим о тебе. Что ты хочешь выращивать в теплице?
- Ой, Глебка, – тяжело вздохнула бабушка, но продолжать бессмысленную дискуссию не решилась. – Да хотела там зелень посеять, редисочку. Все пораньше взойдет, будем в мае свои салатики кушать.
Рыжий внимательно слушал, иногда поддакивая. И постепенно успокаивался. У него впереди были целых три дня, и он обязательно со всем разберется.
Глава 4. Все мы немного маньяки
Тишина – это тоже неплохо,
Лучше чем ноябрей перезвон,
Что годами тягучими долго
Нарушали кошмарами сон.
У меня в голове, как в чулане:
Тесно так и полно барахла.
Стены словно в грязи и обмане,
И валяются бритвы стекла.
Заржавели железные скобы,
Что скрепляли мне мышцы внутри.
Клином клин вышибают ознобы.
Позвонки раздробляя на «три».
Пыль на полках годами копилась,
Как больной, подыхающий зверь.
Я опять на кусочки разбилась,
Приоткрывши запретную дверь.
Зазвенело, в набат загудело.
И за окнами снег полетел.
Тишину я храню неумело
Как эгиду покоя средь стрел.