Аня развернулась и бросилась вниз по лестнице.
4 апреля 2012, среда
У Глеба были большие планы на жизнь. Даже, когда он остался единственным мужчиной в доме. Ему приходилось не сладко. Многие идиоты старались задеть его, называли бедным сиротой, подкидышем и кукушонком. Сначала мальчик огрызался, пытался отвечать на оскорбления кулаками. А потом просто перестал обращать внимания. В конце концов, это все ложь. У него есть мать, пусть она и находится почти триста пятьдесят дней в году вдалеке от него. И отец… где-то.
Последнего Глеб знал лишь по фотографии в альбоме и прочерке в свидетельстве о рождении в графе «отец». У них с матерью был недолгий, но очень бурный роман. Отец был старше нее на целых двенадцать лет, и как выяснилось позднее, имел семью с двумя прекрасными дочерьми, ради которых он бросил беременную Алину.
Когда рыжему исполнилось семь, и он пошел в первый класс, мать решила, что ее долг прежде всего состоит в материальном обеспечении своих мальчиков. Поэтому она собрала чемоданы и отправилась сначала в областной центр, а оттуда в Москву. К тому времени, когда она вернулась обратно в их городок, Глеб окончил начальную школу. Пожив несколько месяцев дома, Алина поняла, что стала совершенно лишней. Старший сын давно стал самостоятельным, младший чурался ее и даже не хотел разговаривать. Пришлось женщине собираться обратно. Теперь она, правда, регулярно навещала своих детей, надеясь постепенно перевезти их к себе. Но проходили годы, и Глеб все чаще называл «мамой» бабушку, а Гриша только морщился и на все предложения родительницы отвечал: «Не могу. Я должен окончить институт».
К одиннадцати годам рыжий понял одну простую истину: матери лучше без них, а им вполне неплохо живется и без нее. Брат вылетел из медицинской академии и попал в армию, теперь вся ответственность за семью ложилась на плечи Глеба. Он ждал Гришку, каждую его весточку перечитывая по несколько раз. И хотя отцы у мальчиков были разные, но ближе человека, чем брат, у рыжего не было. Как по крови, так и по духу.
- Глеб, не совершай тех же ошибок, что и я. - повторял Григорий. – Если есть хоть малейшая возможность, живи для себя. Не надо вскидывать на себя ношу больше, чем ты можешь вынести. Я вот дурак, все пытался где-то что-то урвать, подработать, чтобы вам с бабушкой помочь. А надо было об учебе думать. Сейчас бы уже врачом был, специалистом в своем деле.
И Глеб послушно вгрызался в гранит науки, закончив с серебряной медалью школу. Долго думать, куда держать путь дальше, не пришлось. Парень всегда любил возиться с различными устройствами, отлично разбирался во всяких транзисторах, электрических цепях и прочим «металлоломе». Поэтому сразу подал документы в Политехнический институт на факультет радиотехники и электроники.
Да, у него были планы. Мать высылала деньги, но все они уходили на оплату коммунальных услуг и кое-какие продукты для бабушки. Братья жили вдвоем в квартире Гриши, доставшейся тому по наследству после смерти отца. Пока старший пропадал на работе, младший слушал лекции в институте.
Глебу оставалось учиться всего полтора года, когда произошло несчастье.
- Глеб Анатольевич, можете пройти, - из потока воспоминаний рыжего вырвал голос медсестры. Он несколько раз тряхнул головой, словно выбивая последние капли этого потока, и решительно шагнул в палату.
Он никак не мог привыкнуть к этим коротким визитам, к писку приборов и запаху смерти. Гришка больше напоминал манекен, чем живого человека. Никакого движения, даже самого малого отклика. Как бы Глеб не тормошил брата, как бы не пытался согреть его вечно ледяные руки своими, старший Булкин оставался безучастен. Пару недель назад Гриша окончательно перестал реагировать на боль, так что теперь в него можно было тыкать иголками, как в подушку.
Кома. Короткое слово из двух слогов, за которым стоят долгие дни ожидания улучшений, дорогущие лекарства, и страшно торчащая трубка от аппарата ИВЛ[4]. Вначале врачи были настроены оптимистично. Мол, и не с такими диагнозами восстанавливались.
«Конечно, - говорили они, - ваш брат не выйдет совершенно здоровым человеком. У него повреждены отделы мозга, отвечающие за слух и речь, плюс последствия травмы… Но мы знали пациентов, у которых картина была намного хуже, но через несколько лет они уже могли самостоятельно себя обслуживать и даже семьи заводили».
Но Гришке становилось все хуже. Его организм напоминал теперь дом, в котором один за другим выключались приборы. Двигательные рефлексы, глотательные… теперь врачи боролись уже за то, чтобы он существовал, а не за то, чтобы он жил.