Пан Чак шел медленно, поглядывая назад: не остается ли след? Белье прилипает к ногам. Что же теперь делать?
Он зашел за выступ скалы, обернулся и быстро вытащил руки из карманов. Нет, скрыть не удастся. Попытался разорвать нижнюю рубаху. Надо было перевязать пальцы. А потом? Как он подойдет к командиру? Что скажет?.. Какая крепкая рубаха…
Пан Чак очнулся в подвале большого дома, где разместился походный госпиталь. Это единственное крупное здание, которое не успели взорвать японские солдаты перед отступлением. Лампа горела тускло, но и в полумраке он сразу узнал эту спину, узнал голос.
— Жалко Пан Чака, жалко хороших рук Пан Чака.
Пан Чак мгновенно закрыл глаза. Командир жалеет его! Лучше бы ударил или отдал под суд.
— Суставы не повреждены, — слышит он женский голос, — просто потерял много крови. Все обойдется, можете спокойно идти.
Что же он так трусливо прячется от командира? Он считал, что ничего не боится. Он думал, что мужество — это ползать под носом у врага и снимать мины. Нет, вот когда надо проявить мужество. Надо посмотреть в глаза командиру.
Он наконец решается, но поздно. Тот уже у двери. Пан Чак окликает его и пугается собственного голоса: тихий и дрожащий. Командир не услышал.
На пальцах целые клубки бинтов.
Подходит сестра, спрашивает, как он себя чувствует, не хочет ли пить, не надо ли чего.
Почему с ним так возятся? Он ведь подвел командира и товарищей. Ему ничего не надо. Хорошо, что сестру позвали и она ушла. Он не может выносить их заботы. Он их всех подвел.
Раненый на соседней циновке перестал стонать, и Пан Чак слышит, как тикают часы. Откуда в подвале часы? Он отодвигается от стены, смотрит вверх. Часов нет, и тиканья не слышно. Голова опять склоняется к холодному камню.
«Тик-так, тик-так, тик-так…» — слышит он отчетливо.
Мина! Мина замедленного действия с часовым механизмом.
Он подзывает сестру, объясняет ей.
— Успокойтесь, Пан Чак, — говорит она ласково, — вы все время бредите минами. Здесь нет мин. Здесь госпиталь.
— А часов нет поблизости?
Она смотрит на свои ручные часы.
— Нет, нет, сестра, стенных часов?
Она улыбается:
— Успокойтесь, прошу вас.
— Хорошо, хорошо, — кивает он головой. — Конечно, здесь нет мин, нет часов.
Он не будет больше отрывать сестру от дела. У нее столько тяжелораненых! И все они спокойно лежат и не дергают ее поминутно. Сосед справа ранен в живот, но еще ни разу не позвал ее. Он уткнулся в стену и спокойно лежит. Сосед слева спит, и только из-за него, Пан Чака, сестре нет покоя… Но ведь ошибиться он не мог. Он отчетливо слышит, как тикают часы. Да и камень этот вынимали из стены. Сразу видно.
Он зубами разрывает бинт и разматывает его. Потом на втором пальце, на третьем. Бинты еще не успели присохнуть. Только почему их так много, и опять столько крови?! Пан Чак вытаскивает камень. Весь камень в крови. Пан Чака мутит. Голова опускается на подушку. Он дремлет. Сколько времени прошло, он не знает. Придя в себя, смотрит в образовавшуюся дыру. Перед ним мина замедленного действия. Он отчетливо видит в полумраке ее механизм, а чуть дальше контуры ящика. Он знает: там взрывчатка.
«Тик-так, тик-так, тик-так…» — слышит он размеренный, спокойный ход часов. Стрелка на красной черточке, — значит, мина на боевом взводе. Он всматривается в тонкие деления шкалы. Завод сделан на двадцать четыре часа. Японцев вышибли отсюда на рассвете, но ведь уже снова светает… Надо немедленно повернуть кольцо — и часы встанут, взрыва не будет. Надо сделать большое усилие, чтобы повернуть кольцо. Хорошо, что оно не гладкое, а с насечкой. Липкие пальцы не будут скользить.
Три месяца Пан Чак лежал в госпитале. Врачи вылечили ему пальцы и сказали, что скоро он опять сможет ставить и снимать мины. К нему приходил командир взвода, смотрел на его пальцы и улыбался. Потом товарищи рассказывали, что командир опять ставит его в пример. Значит, командир доволен им. Значит, он немного загладил свою вину.
А вот теперь опять на душе тревожно. Его товарищи сражаются, а он приехал в Пхеньян, где не идут бои и нет мин… Надо скорее разыскать сторожа с горы Моранбон, товарища Ван Гуна.
Сторож сидел на пороге своей хижины, лениво посасывая трубку, и вид у него был усталый, безразличный. Пан Чак поклонился, а Ван Гун, что-то пробормотав в ответ, принялся рассматривать свою трубку, будто видел ее впервые.
Пан Чак произнес пароль, заранее представляя себе, как удивится и обрадуется Ван Гун, узнав что перед ним партизан. Он ожидал, что лицо сторожа мгновенно преобразится, что тот вскочит и засыплет его вопросами. Но Ван Гун даже не поднял на него глаз. Он начал раскуривать почти погасшую трубку, и Пан Чак испугался: да тот ли перед ним человек, который ему нужен?