Быстро попрощавшись, новый знакомый скрылся за дверью.
-- До чего наивны эти дикари, -- сказал Коралл, когда Наконечник ушёл, -- стоит наговорит им красивых слов и они готовы верить всему.
-- Наивны, но надёжны, -- ответил Инти, -- Да, их легко обмануть красивыми словами, но если они поверили кому-то и чему-то, они уже не разувериваются. А за то, во что верят, стоят насмерть.
Вздохнув, Инти продолжил:
-- После такого разговора чувствуешь, что не зря мы воевали в Амазонии. Это только Золотой Слиток считает, что раз мы там потерпели поражение, значит выбросили деньги на ветер и понапрасну угробили людей. Золотой Слиток меряет пользу по финансовым отчётностям, но пламя надежды и вот такие наивные фигурки в финансовые отчёты не запихнёшь... Думаю, то и скверно, что мы стали придавать финансовым отчётам такое внимание, утратив душевный жар... Я буду нести эту фигурку возле сердца, пусть напоминает мне о том, о чём нельзя забывать никогда. Если все наши приключения закончатся благополучно, она будет напоминать мне на старости лет, что я прожил свою жизнь не зря.
Дорога по джунглям и горам прошла не то чтобы совсем без приключений, но с куда меньшим их количеством, чем можно было ожидать. На территориях, где сохранялась власть Короны, прокатывала поддельная королевская грамота, на территориях, контролируемых повстанцами, помогала фигурка "солнечного бога". Торговля шла так себе. Из-за общего разорения, вызванного необъявленной войной, денег у людей было негусто, потому меднокожим собратьям Инти спускал многое по дешёвке, пару раз вообще только за провиант, а вот с белыми людьми он предпочитал торговаться. Из-за этого он даже поспорил с Вороном, который едва ли не в единственный раз решился поднять голос:
-- Саири, объясни мне, зачем ты строишь из себя мелочного торгаша? Ведь и у белых людей ничего почти нет. Не все же рабовладельцы.
-- Ошибаешься, насчёт ничего нет. Они порой ведут себя даже хуже чем рабовладельцы. Раб-негр денег стоит, его кормить надо, а индейцев они порой и забесплатно заставляют на себя работать. А что ему надо и на себя работать, чтобы с голоду не помереть, так это белых господ не волнует. Знаешь, я как раз специально иногда цену на хлопок задираю, если мне кажется, что покупатель его на панцирь себе покупает. Не удивляйся, белые люди тоже хлопковые панцири используют, в железках по жаре не очень-то походишь.
-- Раз так, то непонятно, зачем наше государство вообще в торговлю ввязывается. Не лучше ли поднять восстания по всему континенту?
-- Может, и лучше. Но средств на такую масштабную войну у нас никак не хватит.
-- Хватит! Если бы носящие льяуту и прочие привилегированные не во дворцах бы жили, а в обычных домах, то хватило бы на всё!
-- Нет, и тогда бы не хватило бы, -- вздохнув, сказал Инти, -- Экономия на этом ничтожна.
-- Ну может и так. Но знаешь, Саири, как простой народ косится на дворец, в котором живёт наместник? Ну скажи, зачем тому же Старому Ягуару такая роскошь? Ведь мог бы и в своём старом доме жить...
-- Наместник должен находиться под охраной, -- ответил Инти, -- да и жить рядом со своими кабинетом, чтобы его в случае чего среди ночи можно было разбудить и он мог бы за дело приняться. Это -- необходимость.
-- Я за все пять лет не помню случая, чтобы кто-то на него покушался.
-- Это тебе повезло. Видимо, его враги надеются пережить его из-за его старости. Был бы наместником кто помоложе, дело было бы иначе. Смерть Алого Мрамора ещё не успела забыться.
-- И помогла ему охрана?
-- Если бы не было охраны, то таких случаев было бы десятки. Кто бы тогда согласился высокие посты занимать -- вчера принял должность, а сегодня уже лежишь обряженный для погребения. Жизнь бы тогда походила на довольно глупую легенду, которую я слышал в детстве. Якобы один колдун в заколдовал фигурку Пачакамака и спрятал её в кабинете дворца наместника некоего города. Так вот, стоило очередному наместнику задержаться там до полуночи, как фигурка выходила из стены и душила несчастного. Но только всё это легенды, в жизни такого способа убийства не припомню, больше банально яд подсыпают.
-- Ну а против яда охрана бессильна.
-- Как сказать. Если на кухню не пускать посторонних... Да и если бы не было охраны, то в ход шёл бы не яд, а иные виды оружия. Как будто не помнишь из истории, как Манко чуть погиб от рук вероломных убийц. После этого он, скрепя сердце, согласился опять на охрану...
Ворон, кажется, хотел что-то возразить, но тут Видящий Насквозь вдруг крикнул:
-- Саири! Случилась беда с Изабеллой! Беги скорее.
И побледневший Инти помчался выяснять в чём дело.
Как оказалось, Морская Волна хотела набрать воды из небольшой речки, на берегу которой они расположились временным лагерем, но увидела в воде подплывающего крокодила, в испуге бросилась назад и случайно напоролась на ядовитую колючку, ядом которой здесь было принято смазывать стрелы. При должном лечении рана была несмертельна, но Видящий Насквозь знал о таких ранах только теоретически, и никогда не имел с ними дело на практике. Хорошо Инти помнил о таких вещах по Амазонии. Вдвоём они извлекли отравленную колючку, вырезали мясо возле ранки, а потом Инти объяснил, что больной нужно пробыть несколько дней в покое без еды и почти без воды, можно только губы смочить. Иначе любой раздражитель мог вызвать лишние судороги.
После того как всё необходимое было сделано и Изабелла заснула в палатке, Инти вдруг заплакал как ребёнок. Отплакавшись, он сказал:
-- Как хрупка человеческая жизнь, и как бы я жил, если бы она умерла.
Лекарь ответил:
-- Я думал, что вы просто два одиноких человека, нашедших друг друга, но теперь я вижу, что в ваших отношениях скрыта какая-то тайна. Скажи, вы знали друг друга до того, как встретились в поместье Ловкого Змея?
-- Неужели это видно? Я думал, что нам удастся это скрыть...
-- А ну-ка признавайся, кто тебе эта женщина?! -- спросил Лекарь, тряся Инти за плечо.
-- Моя жена. Больше ничего сказать не могу.
-- То есть я понимаю, что теперь жена. Или раньше тоже?
-- Да. Я думал, что он её убил, а оказывается, похитил.
-- И как же ты ей простил?!
-- Простил?! Да я её и виноватой не счёл. Во всём эта сволочь виновата -- украл, изнасиловал, держал в рабстве... А она все эти годы меня любила, как же мне было оттолкнуть её? Сказать ей -- "ты стара, изуродована и опозорена, живи, мол, одна, а я себе молодую и красивую найду"? Нет, я бы никогда не смог совершить такой жестокий поступок.
-- Спать-то ты с ней как спишь? Без коки?
-- Как видишь, сплю, без коки. И даже удовольствие при этом получаю, и тут меня жалеть нечего.
-- Я не жалею, я восхищаюсь. Много всякого я в жизни видел, и немало высоких песен о любви слышал, но о столь высоких чувствах не слышал никогда. Легко любить молодую и красивую деву, но суметь заставить себя полюбить женщину не просто немолодую, но опозоренную и изуродованную... не знаю, кто на это ещё способен кроме тебя.
-- Человек на многое способен, если умеет думать не только о себе любимом, -- проворчал Инти, -- жаль, что в Тавантисуйю стали забывать.
Эпизод с колючкой был самым неприятным из всех, которые с ними случилось за границей. О другом эпизоде Инти потом вспоминал с радостью. Они зашли в столь глухие места, где дорога была завалена буреломом, который было неизвестно как обойти. Разгрести его всемером было и подавно не под силу. Нужно было искать дорогу в обход, и путешественники как раз решали кого послать в разведку, когда их окружили какие-то воины с луками. Фигурка с лучами на голове на них не произвела никакого впечатления, ни один из языков, которые знал Инти, они тоже не понимали. Дело грозило обернуться серьёзными неприятностями. Тогда Инти как можно более громко и чётко произнёс два слова: "Манко" и "Тавантисуйю", и неведомые воины вдруг склонились перед ними в почтительных позах. Потом они кинулись расчищать завал, и вскоре дорога была свободна.