И юноша опять залился слезами, поток которых было уже невозможно остановить. К ним подошла Луна:
-- Слушай, у твоей матери вроде какие-то успокоительные были, не помнишь, как они выглядят?
-- Да, были капли в таком кувшинчике.... Ладно, быстрее сам найду, а ты побудь с ним.
Проходя к жилым помещениям, Асеро случайно услышал обрывок разговора двоих своих охранников. Один из них громко шептал обращаясь к другому:
-- И чего это наш Государь возится с этим хлюпиком? Мужчина не должен плакать и жаловаться ни при каких обстоятельствах.
Асеро обернулся к ним и чётко сказал:
-- Есть случаи, когда человек не может не плакать, иначе это чудовище, а не человек. Разве ты не стал бы плакать, если бы у тебя убили отца и мать?
Говоривший смутился и ничего не ответил. Асеро прошёл за каплями и вернулся со стеклянным бокалом. Луна тем временем пыталась тщетно успокоить беднягу.
Когда юноша-гонец выпил его, он спросил:
-- Откуда ты знаешь, Государь, что капитан был моим отцом, а его жена -- моей матерью?
-- Клянусь Сверкающим Инти, я не знал этого!
-- Я вырос на корабле. Хотя я родился на суше, но вырос на корабле. У моей матери после меня уже не могло быть детей, и после того как повар с судна моего отца ушёл на покой из-за старости и болезней, она уговорила моего отца взять на корабль её. Я вырос на корабле, даже в школу ходил мало, можно было и в море учиться, и всегда родители были рядом....А теперь их больше нет!
-- Да, нелегко тебе...
-- И в море я никогда после этого не смогу выйти. Зачем мне жить?
-- Думаю, что этот вопрос мы обсудим попозже. Пока дорасскажи свою историю.
-- Да нечего уже особенно дорассказывать. После смерти моего отца от ран, его тело выбросили в море,а мою мать высадили на какой-то остров. Они побоялись убивать сумасшедшую, но на безлюдном острове она была обречена... А потом причалили к соседнему острову, и стали порциями возить нас на Рапа-Нуи, чтобы распродать. Пираты знали о том, что тавантисуйцы выкупают своих, и даже рассчитывали таким образом их выявить. Один пират говорил, что наши люди могут безупречно говорить по-испански, могут носить европейские костюмы, что до смуглости, то все моряки смуглые, но только наши могут заплатить за своего соплеменника любые деньги!
-- Погоди, как же ты понял речь пирата, они же на кечуа и не на чиму говорили...
-- Я понимаю по-испански. Они общались между собой на этом языке, хотя англичанами были большинство, но не все... Я по имени могу различить национальность европейца. И ещё... они знали о нас довольно много, больше, чем обычно знают европейцы.
-- То есть? Расскажи подробнее.
-- Ну у европейцев о нас обычно довольно дикие представления. В судовой библиотеке у нас была одна книга, которую написал английский амаута, она называлась "Новая Атлантида". Помню, вечерами один матрос, умевший читать по-английски, любил её переводить с листа, а мы все смеялись, такие глупости там были написаны о нас. Мол, мы ходим в горах только в шкурах животных, а одежду делать не умеем, в жарких же долинах мы ходим вообще нагишом, едва прикрыв срам пучком перьев. Что мы не знали ни земледелия, ни ремёсел, ни искусства письма, и что только белые люди нас этому научили.
-- Не думаю, что этот амаута когда-либо покидал свою родину и видел хотя бы наши суда, -- усмехнулся Асеро.
-- Возможно так, но белые люди нам порой в портах такие наивные вопрос задавали, типа как часто у нас инки жарят человечину... А нашим ответам не верили. Смешно, но почему-то многие из них были уверены, что знают о нас лучше нас. Ну а эти про нас знали многое. Знали, что инки -- это не отдельный особый народ, знали по именам многих носящих льяуту, даже тех кого я не знал, и обсуждали их возможный ответ на свои требования...
-- А кого они называли, и что говорили? -- спросил Асеро, зябко поёживаясь.
-- Говорили, что некий Золотой Слиток может быть против выкупа как слишком разорительного. Но что ты его уломаешь, скорее всего, так как у тебя нет сыновей-наследников...
-- Уламывать я его, конечно, буду и наследники тут не причём. Я не хочу, чтобы ни в чём не повинным юношам отрезали нос и уши! А что ещё они говорили о носящих льяуту?
-- Что вроде есть человек... я не понял, кто он может быть. Но он им сообщает много такого, что известно должно быть очень немногим.
-- И что они говорили, допустим, про меня?
-- Один из них предположил, что ты за женихов своих дочерей можешь приказать всем носящим льяуту выдрать золото из своих золочёных уборных, если не будет хватать на выкуп, но главный сказал ему, что золота в уборных, к сожалению, у вас нет, хотя позолоту с общественных зданий ты содрать можешь.
-- Не хотелось бы, конечно, уродовать здания, но лучше изуродованные здания, чем изуродованные люди. Здания-то можно восстановить...
-- Когда меня вывезли на продажу, то меня заметил Альбатрос, который знал меня в лицо, и когда он стал меня выкупать, то после выигрыша аукциона пираты рассказали ему, что держат в плену "принцев", и велел передать это тебе, Государь. Вот и всё. Я рассказал, всё что знал, и теперь мне уже нет смыла жить на свете...
-- Почему это нет смысла? Ты же ни в чём не виноват!
-- Но ведь я опозорен, Государь. Из-за ошибки моего отца... Ведь его бы судили, останься он жив?
-- Ты за это в любом случае не отвечаешь. А твоего отца я по-человечески понимаю. Что до закона, то мёртвые ему всё равно не подсудны. И разве ты не хочешь отомстить за своего отца и за мать?
-- Я хотел бы, но... разве у меня будет шанс это сделать?
-- Знаешь, что всех пиратов, когда-либо нападавших на наши суда и захватывавших в рабство наших людей заносят в чёрный список, и потом люди Инти их по возможности уничтожают. Так что недаром пираты так старались выявить людей Инти. Так что сейчас ты у нас поешь, отоспишься, а потом дашь показания людям Инти. Им ты опишешь пиратов как можно подробнее. Может, некоторых из них даже удастся опознать...
-- Нет, ни за что на свете! Мне лучше умереть, выпить яду, но никогда я ничего не расскажу людям Инти!
-- Да почему же?! Пытать тебя никто не собирается.
-- Я знаю, но они потребуют подробностей того, что случилось. А я не могу дополнительно бесчестить своих родителей, хоть бы они и были мертвы! Государь, ты и представить себе не можешь, насколько постыдны были эти пытки.
-- Отчего же не могу? Я воевал с каньяри, а на их стороне было не так уж мало авантюристов-европейцев, снабжавших их оружием. И я примерно в курсе, что они творили с попавшими им в руки мужчинами и женщинами. Ты далеко не первый, кого я после такого утешить пытался. Так что если у тебя лично руки, ноги и всё остальное цело, твои дела ещё ничего, некоторым после такого без некоторых частей тела приходилось привыкать жить. И живут до сих пор.
-- Можно прожить без пальца или глаза, но не без чести. Моя мать была опозорена, а значит, и я тоже.
-- Но ведь и с этим люди живут. На территориях, которые потоптал враг, было трудно найти женщину, избежавшую надругательства. И если бы тогда все по этому поводу накладывали на себя руки, то сейчас вместо Тумбеса был бы в лучшем случае маленький посёлок. Вот ты уважаешь Альбатроса, а его мать была не просто опозорена -- он родился из этого, но ведь живёт, радуя мать и Старого Ягуара, которого считает по праву своим отцом.
-- Он мне говорил то же самое, но, Государь, а ты бы смог сам жить, зная, что твоя мать опозорена?
-- А я живу с этим, -- тихо сказал Асеро, -- когда мне было десять лет, я один раз увидел, как моя мать стонет и мечется во сне, умоляя о пощаде. И видел слёзы на её глазах. Я знал, что беда постигла её во время Великой Войны, а с неё прошло уже к тому моменту более тридцати лет. Тогда я впервые понял, как глубока эта рана, но с ней живут. Знаешь, в твои годы после некоторой оплошности я тоже думал о самоубийстве, а другой человек утешал меня, называя мою жизнь сокровищем, которое нельзя разбивать просто так.