Когда я могу быть свободным
И одновременно относиться ко всем?
Для чего мне жить в одном королевстве или царстве,
Когда я могу равную долю времени проводить во всех,
Наслаждаться всеми прелестями и красотами каждого края земли?
Мой корабль был для меня домом, колыбелью и крепостью,
Я родился над волнами и своим был среди водяных духов и океанид,
С сыном Дэви Джонса дружбу водил.
Веснушки у меня на щеках — это ожоги раскаленного прибрежного песка,
Бурей брошенного в мое лицо.
Кашель и хрипы в моей груди — следствие пьянства ромом, туманом и морской водой.
Я одним целым был с океаном, со всеми морями, с моим кораблем!
Но… До одной ночи.
Под моими парусами, выкрашенными красками, что горели в темноте,
На палубах, застланных дорогими коврами и украшенных фонариками,
Каждую ночь давали чудесный бал.
Со всей земли
Сбегались к моему царству вечного праздника,
Где рекой лились вино и эль,
Яхточки дворян-кутил, детей герцогов и королей.
Со мной пили и плясали графини и принцессы,
Имена которых я не озвучу, чтобы не скомпрометировать прекрасных дам,
Со мной в карты играли бароны и маркизы,
Звучных фамилий коих я не назову, чтобы не вгонять проигравших в краску!
Гости пировали и чествовали хозяина бала,
А я, стоя на марсе с золотым кубком,
В котором под Луной блестел ром,
Слушал гимны и оды самому себе.
Но… До одной ночи.
Той ночью, как всегда, затрубили музыканты,
Сзывая гостей на палубу для танцев в брызгах холодных волн.
Той ночью, как всегда, я — эх, заправский ассасин! — спустился с марса по парусному канату,
Предстал на палубе, облаченный в парус, точно в царскую мантию, во всей красе.
Все гостьи желали танцевать со мной,
Оживленно шуршали подолы и веера,
Но я,
Пускай у меня и была невеста,
Не привык ограничивать свои тело и дух хоть в чем-то,
Так что я выбрал ту, имени которой не знал.
На ней было черное платье, пропахшее соленой водой,
Тяжелое от блестящего на верхнем подоле песка,
Украшенное костями рыб, водорослями, мертвыми морскими звездами
И маленькими хрупкими ракушками, такими, какими обрастают подводные камни.
Ее длинные прямые волосы были темны, как глубокое море,
А глаза ярко светились в бликах фонарей и звезд.
В жарком танце она впилась когтями мне в глотку
И лодыжкой коснулась моего бедра.
Моя рука скользнула к ее ноге…
И, клянусь, чулки на ней были из настоящей чешуи!
Я целовал ее, наматывая на пальцы нити черного жемчуга,
Сжимавшие ее шею и оставлявшие на ней следы, похожие на жабры,
И клялся ей в вечной любви.
Помнил я про свою невесту, про свою прекрасную баронессу,
Но язык сам говорил безумные вещи,
Стоило мне заглянуть в бездонные глаза моей зеленоглазой красавицы.
Так и пел я ей:
«Зеленоглазая красавица, пляши со мной вечно!
Зеленоглазая красавица, мне не нужен будет никто,
Если ты вечно будешь задевать меня жемчужными браслетами,
Обнимать холодными влажными ладонями,
Обвивать длинными мокрыми волосами,
В которых сребрятся осколки ракушек.
Зеленоглазая красавица, пляши со мной вечно!
Все золото и все гобелены, которые я имею,
Станут твоими,
Если ты согласишься бесконечно плясать со мной,
Зеленоглазая красавица!
Не отказывай мне, зеленоглазая красавица!
Не обрекай на меня на муки, отказав мне,
Зеленоглазая красавица!»
Она согласилась моей женой стать, и я самым счастливым был в тот миг.
Помнил я о своей невесте… Но приказал себе немедленно ее забыть!
И мы танцевали, пока жаждала не заставила мою красавицу удалиться с палубы.