Изредка босыми ногами Кристина наступала на морскую пену. Морская пена на мелких ракушках живет совсем недолго, но она такая нежная и шипучая... Отказывать себе в удовольствии ее поймать было невероятно сложно. И, растопырив пальцы, девочка терпеливо ждала каждой волны, чтобы тут же прыгнуть на пену, едва море отступит.
Там ее и нашел Энрике.
Он шагал по берегу с котомкой за плечами. Узел головной повязки понуро повис на затылке, латаные штаны подкатаны до колен. Он шел прямо по морской пене, но не испытывал совершенно никакого удовольствия. Лицо его было похоже на камень. Смеющимся Кристина его не видела никогда. Семья Энрике была бедной, и купила флакончик счастья только один раз, очень давно. Он обозвал ее головастиком тогда. Тот смех не считается, потому что он был обидным. Кристина ответила так, как научил папа, и больше Энрике не приставал. Сначала она была довольна своей победой, но больше он не смеялся. Энрике был безнадежно, недосягаемо старше, но ей так хотелось, чтобы однажды он посмотрел на нее и улыбнулся. И забыл про то, как она его обидела.
- Энрике! - испугалась Кристина и отскочила от накатившей очередной волны. Затем заметила котомку. - Куда ты идешь?
- В Валенсию. - Энрике остановился.
Кристина обрадовалась, но занервничала, не зная, что говорить. Он был такой высокий и такой серьезный взрослый. А она - маленькая девочка из "Горизонта", которая топчет морскую пену. К счастью, Энрике заговорил дальше сам:
- Я иду воевать с пиратами.
- Какими пиратами? - оживилась маленькая Кристина.
- С теми, которые грабят наши корабли там, далеко, - пояснил Энрике.
Он глядел мимо Кристины. Но он разговаривал с ней. Ей казалось, что это сон.
- С теми, из-за которых все стало так дорого, что мы не можем купить ничего.
- И счастье тоже?.. - с замиранием сердца спросила Кристина.
- И счастье тоже, - согласился Энрике. Он опустил голову и смотрел теперь, как волны выбрасывают пену на его ступни.
- Но... ты же всегда можешь прийти в "Горизонт", - возразила Кристина.
Энрике не приходил никогда. Наверное, из-за истории с головастиком.
- У нас за счастье не надо платить!
- Но счастья в "Горизонте" не хватит на всех, - ответил Энрике и посмотрел прямо на нее.
Кристина смутилась и ковырнула пальцем ноги мокрую ракушечную пыль. Энрике был прав. Папе Мигелю частенько становилось плохо, и он уходил на крышу, как раньше. Паэлья, вино и сказка помогали не всегда. Слово "амарант" делало его еще грустнее, и иногда Кристина не верила, что ей снова удастся помочь папе Мигелю стать сильнее. Ведь человек должен это делать сам... А ему хотелось все меньше. Закрыть "Горизонт" и уплыть, как он мечтал, было невозможно. Никто на холме Святой Марии делать счастье не умел, и без "Горизонта" люди бы совсем разучились смеяться.
- А... как это далеко? - спросила Кристина робко. Теперь и Энрике уходит. Вспомнила старую папину историю. - Дальше... чем живет мэр?..
- Это за океаном, - отвечал Энрике уверенно.
- За океаном?! - ахнула Кристина.
На глаза ей навернулись слезы. Ей показалось, что она уже и в "Горизонте" никогда не будет счастливой.
- Так далеко?! Ты... уверен, что тебе туда?..
- Счастье везут откуда-то оттуда, - пожал Энрике плечами. - Я выясню, малышка, - он вдруг погладил ее по голове.
- Я... - всхлипнула Кристина и вытерла кулаком глаза, - ты уходишь, а я все еще похожа на головастика.
Энрике вдруг улыбнулся. Самым краешком губ, но улыбнулся. Ей.
- У тебя всегда была замечательная голова. Я ей завидовал.
- У тебя... была такая же! - поспешила Кристина сказать хоть что-то. - Такая же, даже больше!
- Прощай, маленькая Кристина, - сказал Энрике грустно. - И живи в "Горизонте"... долго и счастливо.
И он пошел дальше, ступая по щекотной морской пене, твердо, как по мощеной дороге. В Валенсию. А потом - за океан. Сражаться с пиратами. За счастье, которое знал только однажды.
Кристина держала руку у сердца, глотала горячий соленый воздух и совсем забыла про опрыскивание простынь и нежность морской пены. Она никогда не будет прежней. Мир никогда не будет прежним.
Кристина лежала ничком на кровати, и не было сил даже двинуть мизинцем. Как будто в ней что-то умерло, и это навсегда. Мир умер. В чердачное окошко врывалась голубизна неба, крики чаек и далекий зов прибоя. Разве можно будет снова любить хоть что-то?..
Дышалось с трудом, в глазах двоилось.