— Ты больна? — спросил он.
Девушка дёрнула подбородком, и выбившиеся из косы волосы прилипли к влажным губам.
— Это его что-то грызёт изнутри. Зараза. Что-то вроде жабы сидит в его сердечке и дрыгает лапками. Но тут, конечно, виновата я.
Керме прекрасно умела чувствовать настроение овец. Они смотрели на пришельца с восторгом и обожанием, и, словно бы, с некой надеждой. Здесь, в её голове, он разулся — по-простому, наступая носками на пятки сапог.
А в настоящем шатре пусто. Тяжёлый животный запах, начисто обглоданные кости каких-то зверьков. Куча засохших экскрементов совсем недалеко. Все эти голоса ей мерещатся, — подумала Керме. Попыталась нащупать языком на губах хоть каплю воды, которой её недавно поили. — Может, белая змея, которая путешествует по её крови, уже убила малыша, проникла в голову, и вовсю развлекается, рисуя в её воображении несуществующих людей.
Знали бы ещё эти люди, что их не существует…
По шелесту шагов Керме поняла, что монгол прогулялся по шатру и присел на подушки для гостей. Конечно, в шатре в её голове были самые мягкие и самые душистые подушки, которые только можно вообразить. Всё там было ей по душе, кроме гниющего трупа лошади, и этих мух.
Длинношеий остался стоять на пороге. Он пыхтел себе под нос, видимо, оглядывая её обитель, и качал головой. Кто бы мог сказать, одобрительно, или же с укоризной.
Седой спросил:
— Может, ты простудилась? У тебя лицо степной дочери. Может, холодный горный воздух пришёлся тебе не по нраву?
— Я не знаю, — Керме чувствовала, как по щекам её катятся крупные слёзы. — Он больше не разговаривает со мной. Он забрался в свою нору со змеями и засыпал вход. Отрава не попадает больше в мою кровь, но и моя, чистая кровь, не может к нему пробиться. Я знаю, как ему больно. У меня болит всё так, будто муравейник злых муравьёв грызёт меня изнутри, но это лишь отголоски той боли, которую испытывает он.
— А раньше — …азговаривал? — в голосе длинношеего проснулось удивление. Правда, на какой-то краткий миг оно показалось Керме наигранным.
— Конечно, разговаривал. Ты, может быть, не знаешь, но все маленькие разговаривают со своими мамами.
На самом деле Керме была вовсе в этом не уверена. Но её вдруг стал раздражать этот толстяк, хотя она по-прежнему обращалась к нему с отчаянной надеждой. Ей больше не к кому было обратиться.
— И что же он тебе говорил? — спросил седой.
О нет, он никуда не прошёл, да и нет здесь никакой подушки для гостей. Останки заговоров и черепки давно минувших чудес, которые шаман когда-то водил за собой, словно послушных лошадей. Стоит здесь, рядом, брезгливо трогая носком сапога истлевшие ковры, смотрит на неё. Может быть, в задумчивости крутит между пальцами ус.
Керме рассказала о Растяпе, о том, как он впервые заговорил внутри неё. Когда она закончила, седой монгол повернулся к своему спутнику.
— Ты знаешь что-нибудь об этом?
Длинношеий издал горлом странный звук.
— Ну, я не уверен. Столько всего происходит в мире каждую секунду.
— Так подумай. Ты мой конь.
— Конь? — переспросила Керме и тут же обругала своё лезущее даже в самые отчаянные минуты наружу любопытство.
Однако седой монгол ответил благожелательно:
— Это мой небесный конь, конь с лебедиными крыльями, который разносит в клюве мои поручения по всем степям и приносит мне обратно новости. Какой народ погиб, какой раскололся на два народа. Где сдвинулась с места скала, где море вышло из берегов. Родились ли у козы в затерянном среди вечных снегов аиле козлятки. Когда кто-то взывает ко мне, перед ним, как верный страж, встаёт мой конь и пропускает ко мне, только если у того доброе сердце и чистые намерения.
Длинношеий в сознании Керме из толстого монгола превратился в говорящую лошадь с крыльями и массивным вороньим клювом. Однако от него не веет тем животным теплом, за которое она так любит лошадей, да и в шатёр он прошёл вместе со своим спутником, не нагибаясь и совершенно не смущаясь своей лошадиной натуры.
Может быть, это маленький конь? Керме слыхала, что где-то есть такие породы. Такие, которые можно посадить себе на плечо или спрятать за пазуху. Правда слыхала она исключительно из сказок. Но разве не похоже на сказку всё её путешествие сюда?..
Рассказывались сказки и про столь же маленьких барсов, но в них Керме совсем не верила. Как может быть гордый, редкий и самый опасный хищник южных степей таким маленьким и столь же ласковым?.. Гордость его в таком случае следует уменьшить пропорционально размерам.