Автобус остановился заправиться, и все вышли — улыбаясь, оглядываясь, потягиваясь. Пошли в магазин. Точнее, налетели как саранча. Скупили почти все мороженое. Римма требовала каких-нибудь консервов. Ей взяли буханку хлеба и банку кабачковой икры.
Илья излучал абсолютное счастье. Потому что взрослые вокруг были счастливы. Значит, мир — безопасен и светел.
А от избытка радости Илье требовалось вертеться. В результате, когда они вновь усаживались, его хлипкое мороженое полетело Антону на брюки. Ведь других мест нет.
Илья замер, растерянно глядя на пятно и не зная, чего ждать. Счастья будто и не было на его лице.
— Так! — решительно сказал Антон. — Бери мое мороженое. Я еще не касался.
Илья подчинился, но несмело, и когда понял, что подвоха нет, воспрянул, продолжил трещать о том, как на велосипеде выследил шпионов, при этом уже уплетал мороженое.
— Ты не боишься подавиться? — назидательно перебил его Антон, вытирая платком штанину.
Но Илья безошибочно уловил в его интонации доброту и потому, воскликнув «не-а!», с какой-то детской неосознанной благодарностью, даже подавшись к Антону, рассмеялся.
Автобус въехал в Москву.
Влад, полностью откинувшись на спинку кресла, смотрел в окно, а Римма смеялась, ела кабачковую икру с ножа…
Теперь водителя просили остановить у той или иной станции метро, не доезжая до вокзала.
«До свидания! — кричали поочередно. — До свидания всем!» Уходили.
Ирина тоже собрала сумки, стала всех обнимать, целовать. Поцеловала в щеку Антона, посмотрела на него нежно… Развернулась и пошла с Ильей к выходу.
Спускаясь, уже успела чему-то расхохотаться, а на улице махала им рукой и разрыдалась.
Автобус тронулся, и покрасневшее, беспомощное лицо любимой женщины исчезло.
«Не реви! — приказал себе Антон, стиснув зубы. — Не реви, я сказал!»
Но чувствовал, что не сдержится, и так испугался этого, что вдруг стал отчаянно молиться, просить силы…
Так и ехал, будто в прострации, окаменевший…
На автовокзале их встречала мама Аркадия. Полная красивая брюнетка с бесконечной добротой в глазах. Как у мадонны с картин эпохи Возрождения.
Антон испытал неловкость, потому что знал всю невеселую подноготную их семьи.
Аркадий сник, будто его прицепили на поводок, отошел от матери, стал бродить взад-вперед, трясти головой, что-то раздраженно бормотать…
А она разговаривала с женой Флегматичного, слушала ее, словно могущественного врача, и поглядывала на других спускавшихся пассажиров — тепло, внимательно, будто хотела увидеть их глазами сына, будто благодарила, что они не навредили ее ребенку, вернули живым и сохранным…
Антон крепко обнял Римму, Влада. Римма прослезилась. Влад ободряюще улыбнулся. Договорились не пропадать. Они ушли.
Антон остался один.
Он брел по городу. Глаза была на мокром месте. И ничего уже тут не поделаешь.
До поезда было еще полдня. Догадался сдать сумку в камеру хранения. Поехал на Арбат. Мир с его радостями проходил мимо. На душе было пусто. Будто в родной квартире, из которой все вынесли.
Антона не могла обмануть вся эта яркая суета, приправленная веселой музыкой. Мир мягко стелил, но было жестко спать.
Бестолковое буйство ярмарки надоело Антону, он отправился со Старого Арбата на Новый и заблудился во дворах.
Здесь было на удивление безлюдно, серо и неприветливо. Везде есть одинаковая неприглядная изнанка. Даже у великих холстов.
На газоне лежало несколько бомжей. Издали казалось, что они мертвы, но один проснулся и стал грубо будить других. Все зашевелились, захрипели, словно стая вурдалаков…
Антон подумал, что даже животное не может опуститься ниже человека. С отвращением прошел мимо, но картина вполне подтверждала его пессимистичные настроения, и это удовлетворяло.
На пути оказалась какая-то избушка-кафе. Есть хотелось ужасно. Антон зашел. Музыка и никого из посетителей, кроме пары в углу. Меню было небогатое, но дорогое. Антон заказал жульен по более-менее сносной цене. Подумал и попросил пива.
Еду принесли в горшочке размером чуть больше солонки. Хорошо, что еще два кусочка хлеба подали.
Он сидел здесь полтора часа. Один за другим звучали все его любимые синглы. Они поощряли и украшали его любовь и тоску. Новых посетителей не было, только красивые, грубоватые блондинка и брюнет тянули вино, пошло смотрели друг на друга, шептались, смеялись…
Антон не хотел возвращаться домой. Его тянуло к Ирине так, что двигаться в обратном направлении было невыносимо больно. Будто что-то живое натягивалось и рвалось. Словно души проникли друг в друга и стали одним целым, а теперь их опять разрывали. Антон был уверен: Ирина тоже не находит себе места.