«Начни сначала, — подумал Адамс в отчаянии. — Начни сначала».
— Вы знаете об этих обломках. Пятеро…
— Да, да, я это принял. До того места, что с книгой. А где вступает в дело Саттон?
— Это было почти все, что роботы смогли выявить, — сказал ему Торн. — Всего три слова: «Произведение Ашера Саттона». Словно он был автором. Будто книга написана им. Это было на одной из первых страниц. Может быть, на титульном листе. Такая-то книга, произведение Ашера Саттона.
Наступило молчание. Даже голоса призраков на минуту утихли. А потом появилась какая-то плачущая лепечущая мысль. Мысль-ребенок, недоразвитая и хнычущая. И мысль эта была без контекста, непереводимая, почти бессмысленная. Но страшная и расшатывающая нервы своим неземным значением.
Адамс почувствовал, как вдоль позвоночника проскользнул внезапный холодок страха. Он схватился обеими руками за подлокотники кресла и так держался, пока чей-то грязный отросший ноготь копошился в его мозгу. Неожиданно мысль исчезла, пятьдесят световых лет посвистывали в редком безмолвии.
Адамс расслабился и почувствовал, как из-под мышек у него течет пот и тонкой струей сбегает по ребрам.
— Ты здесь, Торн? — спросил он.
— Да. Я тоже кое-что уловил из этой, последней.
— Довольно скверно, не так ли?
— Я хуже этого не слышал никогда, — ответил ему Торн.
Наступило секундное молчание. Потом опять возникла мысль Торна.
— Может, я просто теряю время, но мне показалось, что я помню это имя.
— Помнишь, — подумал в ответ Адамс. — Саттон ушел к 61 Лебедя.
— Ах, так это он?
— Он вернулся сегодня утром.
— Тогда это не мог быть он. Кто-нибудь с таким же именем — может быть.
— Должен был быть он, — подумал Адамс.
— Больше докладывать нечего, — протелепатировал ему Торн, — это имя просто беспокоило меня.
— Ухватись за него, — подумал Адамс. — Дай мне знать, если что подвернется.
— Сделаю, — пообещал Торн. — До свидания.
— Спасибо, что вызвал.
Адамс снял фуражку. Он открыл глаза и почти испытал шок при виде комнаты, обычной и земной, с солнечным светом, струящимся через окно. Он расслабился в кресле, думая, вспоминая.
Человек пришел в сумерках, выйдя из теней на патио, и он сидел в темноте и разговаривал, как и всякий другой человек, за исключением того, что говорил он сумасшедшие вещи.
«Когда Саттон вернется, он должен быть убит. Я ваш преемник».
Сумасшедший разговор. Невероятно. Невозможно.
«И все-таки, может быть, мне надо было послушать. Вероятно, его надо было выслушать вместо того, чтобы вспылить. Не убивают человека, вернувшегося через двадцать лет. Особенно такого человека, как Саттон. Саттон хороший работник. Один из лучших в бюро. Ловкий как лиса, хорошо разбирается во внеземной психологии, знаток галактической политики. Никто другой не смог бы выполнить задание на 61 Лебедя так же хорошо. Если только он его выполнил.
Я этого, конечно, не знаю. Но он будет здесь завтра, и он все расскажет».
Адамс мысленно убрал менто-фуражку, почти нехотя протянул руку и щелкнул тумблером.
Алиса ответила.
— Доставьте ко мне личное дело Ашера Саттона.
— Да, мистер Адамс.
Адамс снова устроился в кресле.
Плечи его чувствовали приятную теплоту солнца. Тикание часов тоже успокаивало.
Все как обычно в кабинете после призрачных голосов Галактики, шепчущих в космосе. Мысли, которые невозможно связать, невозможно проследить и высказать: «Вот это началось так-то и так-то, тогда-то».
«Хотя мы и стараемся владеть всем, — подумал Адамс, — человек будет пробовать все, использовать любой шанс, не упустит ни одной решающей возможности».
Он хмыкнул про себя. Усмехнулся обреченности замысла.
Тысячи слухачей, вслушивающихся в редкие мысли разрозненных пространств и времен, вслушивающихся в погоне за ключами, за намеками, за направлениями… Выискивать клочок смысла в потоке тарабарщины… охотиться за словом, предложением или разрозненной мыслью, которая может быть преобразована в новую философию, новую науку или новую технику… или в новое что-то, о чем человеческая раса никогда даже и не мечтала.
«Новая концепция, — сказал себе Адамс, — совершенно новая концепция». Он нахмурился.
Новая концепция может быть опасной. Сейчас не время для того, что не входит в привычную колею, что не совпадает с образом человеческих мыслей и действий.
Не может быть никакого беспорядка. Не может быть ничего, кроме абсолютной бульдожьей решимости повиснуть на шее, вонзить свои зубы и так остаться, поддерживая статус-кво.