— И не рассчитывайте, что начальство бросится вас покрывать, когда вы вляпаетесь в дерьмо, — продолжал Тони. — И не подумает. Они будут без ума от вас первые несколько дней, а потом, когда вы не сможете избавить их от головной боли, станут вас ненавидеть. В серийных убийствах чем дольше затягивается расследование, тем хуже. Другие же следователи будут избегать вас, потому что побоятся подхватить от вас заразную болезнь, именуемую неудачей. Истина, возможно, и была рядом, но вы ее просмотрели, а значит, пока это так, вы останетесь изгоями.
— Да, кстати, — как бы между прочим добавил он, — когда им наконец благодаря вашим усилиям удастся прижать сукина сына, они даже не позовут вас выпить.
Наступившая тишина была настолько пронзительной, что в ней стало слышно, как Леон затянулся сигаретой. Тони встал и откинул со лба непослушные черные волосы.
— Наверное, вы думаете, что я преувеличиваю. Поверьте, я лишь вскользь коснулся того, во что эта работа превратит вашу жизнь. Если теперь вам кажется, что это не для вас, если у вас появились сомнения насчет принятого решения, самое время уйти. Никто вас не упрекнет. Стесняться нечего, вы ни в чем не виноваты. Просто подойдите к командиру подразделения Бишопу. — Он взглянул на часы. — Перерыв, можете выпить кофе. Десять минут.
Он сложил бумаги в папку, старательно избегая смотреть на сотрудников, пока они гремели стульями и пробирались к дверям. Там, в самой большой из трех комнат, скрепя сердце выделенных для них полицейским управлением, традиционно скупым, когда речь шла о том, чтобы обеспечить чем-то собственных сотрудников, стоял автомат с кофе. Когда наконец он поднял глаза, возле двери, прислонившись к стене, стояла Шэз Боумен и ждала.
— Что, Шэрон, передумали? — спросил он.
— Терпеть не могу, когда ко мне обращаются «Шэрон», — вместо ответа заметила она. — Если люди ждут, что я откликнусь, то зовут меня Шэз. Я хотела сказать, что у нас не только психологов мешают с дерьмом. В том, о чем вы только что сказали, я не услышала ничего ужасного, ничего такого, с чем бы женщинам-полицейским не приходилось сталкиваться каждый день.
— Да, мне уже приходилось. — Мысли Тони со всей неотвратимостью снова вернулись к Кэрол Джордан. — В таком случае вам, девочки, и карты в руки.
Шэз усмехнулась и, довольная, отделилась от стены.
— Поживем — увидим, — сказала она, развернувшись и проскальзывая в дверь бесшумно и гибко, как дикая кошка.
Джеко Вэнс подался вперед, навалившись всей тяжестью на шаткий столик, и нахмурился. Перед ним лежал раскрытый ежедневник.
— Видишь, Билл? На воскресенье назначен марафон. В понедельник и вторник съемки, а во вторник вечером я должен присутствовать на открытии клуба в Линкольне. Кстати, ты ведь тоже там будешь?
Билл кивнул, и Джеко продолжал:
— До среды все забито, дел прорва, а мне еще нужно смотаться в Нортумберленд — сам вызвался. Просто не вижу, куда мы можем их втиснуть.
Со вздохом он откинулся на полосатую спинку неудобного дивана в студийном вагончике.
— В том-то и дело, Джеко, — спокойно отвечал его продюсер, наливая сливки в две чашки кофе, приготовлением которого он был занят в маленькой кухоньке рядом. Билл Ричи уже давно был продюсером «Встреч с Вэнсом» и потому прекрасно понимал всю бесполезность попыток влиять на решение своей телезвезды, коль скоро оно принято. Но сейчас давление сверху было настолько сильно, что он попробовал. — Этот документальный фильм и задуман, чтобы показать, как ты занят. Зритель должен увидеть: такой потрясный парень, ни минуты свободной, и даже он находит время для благотворительности. А получается, что не находит?
Он принес кофе и поставил на стол.
— Прости, Билл, ничего не выйдет. — Джеко взял свою чашку и поморщился: кофе был обжигающе горячим. Он поспешил поставить чашку на стол. — Когда же у нас тут будет приличная кофеварка?
— По мне, так это нужно меньше всего, — отозвался Билл, глядя на него с шутливой строгостью. — Паршивый кофе — единственное гарантированное средство отвлечься, если с головой ушел в работу.
Джеко покорно склонил голову, признавая его правоту:
— Согласен. Но пока я никуда не ушел. Во-первых, я не хочу увеличивать число ребят, бегающих с камерами за мной по пятам, их и так слишком много. Во-вторых, я занимаюсь благотворительностью не для того, чтобы рассказывать об этом во время телевизионных марафонов. В-третьих, бедняги, у которых я бываю по вечерам, — неизлечимо больные люди, которым меньше всего нужно, чтобы в лицо им тыкали микрофоном. Если требуется, я с удовольствием сделаю для телемарафона что-нибудь еще, может быть, вместе с Мики. Но я не хочу эксплуатировать тех, с кем работаю, ради того, чтобы зрители, устыдившись, выложили еще тысчонку-другую.