— Терпи, княже, коли вынудил говорить.
— Неправды не хочу, — быстро ответил Константин.
— Вот что речет песнопевец славный, сказавший Слово о полку Игореве:
— Великий князь Юрий не послал помощи Рязани, — продолжал игумен, — а слышал: навалилась на Русь тяжкая сила неведомого народа. Думал: пусть побьют Рязань, сильнее я стану в княжеских ссорах.
И опять молчал игумен, будто не решил еще — все ли говорить молодому князю.
— Дальше-то что? Что дальше? — нетерпеливо спросил Константин.
— Князь Юрий неправдами домогался великокняжеского престола, идя на старшего своего брата, а твоего деда Константина Всеволодовича, — продолжал игумен. — Да дело не в том: распри княжеские охватили все земли русские. Но на вторгшиеся полки иноземцев княжеские дружины собирались воедино. Дядя твой великий князь Александр Ярославич, рекомый в народе Невским, бросал общий клич и побеждал: вел славные битвы со свеями, бил нещадно немцев на Чудском озере, литва в страхе забыла, как подступать к рубежам русским.
Игумен отечески обласкал взглядом Константина — тот старался ничего не пропустить из сказанного, застыл, слушая.
— Спрашиваешь, Константине, в чем сила татарская? Сила их в многолюдстве, в общности, шли они скопом, а не порознь… Князь Юрий не токмо отказал в слезной мольбе другому — полки свои распылил по малым городам, сынов не пожалел, славных воевод своих, отсылая оборонять малые города. Свой стольный град Владимир оставил на растерзание, уехав спешно в сицкие леса. Печальную память оставил по себе великий князь Юрий Всеволодович.
— Но, отче, — возразил Константин, — не бежал же в страхе великий князь, хотел новую силу собрать на Сити и пойти на татар.
— Хотел. Но не успел. Дозоров добрых у него даже не было. Взяли его татары врасплох. Погубил русское воинство.
Афонасий искоса взглянул на молодого князя. Тот поглаживал подбородок с едва пробившимся светлым волосом, покусывал губу — взгляд хмур, сосредоточен: не отрок — зрелый муж сидел перед ним,
4
Константин легким упругим шагом поднялся по ступенькам высокого крыльца, украшенного резными перильцами. Мельком отметил, что за распахнутыми воротами грудятся посадские люди, — на княжеский двор их не пускали.
В просторных сенях встретил княгиню Марину Олеговну. Княгиня шла с внучкой Марьюшкой — собрались в сад под тенистые деревья на берег Волги. Княгиня тяжело несла грузное тело. Увидев сына, заохала:
— И как тебе все сидится за книгами? Третьяк Борисович говорит: ушел с утра к отцу Афонасию. А уж знаю, чем вы там с отцом Афонасием занимаетесь. Отдохнул бы…
— Не угадала, маменька, — засмеялся Константин. — Отец Афонасий о пустоши беспокоился, что за Которослыо; уговорил меня отдать монахам эту пустошь.
— Все равно отдохнул бы. Жара такая, головушка плавится. Нельзя же все время надсажать себя заботами.
Марина Олеговна никогда не понимала его, о делах он с ней старался не говорить, но она мать…
— Ничего, маменька.
Константин ласково погладил шелковистые волосы Марьюшки. Ее мать, княгиня Ксения, не баловала девочку вниманием — уже два месяца была в Ростове на богомолье, ни одной весточки о себе не прислала. А бабушка души в отроковице не чаяла — всё с внучкой. Константин, глядя на зардевшееся личико девочки, подумал: «Славная растет девчушка. Не пришлось брату порадоваться на нее».
Брату его Василию было десять лет, когда погиб отец и нужно было принять княжение над разоренной землей, Василий не по возрасту оказался разумен: слушал наставления старого боярина Третьяка Борисовича, собирал народ, рассеянный татарами, призревал вдов и сирот ратников, павших на берегах Сити. Тяжкое то было время. «Всем он суд правый правил, Богатых и сильных не боялся, нищих и убогих не гнушался».
Предстояло ехать в Орду к великому хану Батыю, чтобы получить из его рук ярлык на княжение.
Длинен, утомителен путь до Орды, горькие чувства пришлось испытать, унижаясь. Все переборол мальчик-князь и добился ханской грамоты на княжение в Ярославском уделе.
Но княжил недолго. Был во Владимире, — стольном граде, у великого князя Андрея Ярославича, брата Невского, там заболел тяжко и скончался. Александр Ярославич, который любил молодого князя, горевал, провожал гроб с телом племянника в Ярославль. «Олександра князь плакался много», — заметил летописец.